«Как взять?»
«Доплыть».
«Но вы же говорили, что не умеете плавать, и не осилите в вашем возрасте…»
«Я нет. Ты да».
«Но мне тоже недоступно это распроклятое плавание».
«Учись».
Все последующее имеет неясный характер: возможно, мы читаем конспекты диалогов Роберта с отцом Каспаром, а может, это пометки, набросанные Робертом по ночам от несогласия с иезуитом. Как бы то ни было, пока они были на судне вдвоем, писем Владычице Роберт не писал. В тот же период ночная жизнь постепенно вытиснилась дневным режимом.
Например, до тех пор он глядел на Остров на рассвете, и недолго, или же под вечер, и терялось ощущение пределов и дистанций. Лишь теперь он стал сознавать, что ток и противоток, то есть перемежающиеся игры приливов и отливов, в одну пору дня гнали воду лизать прибрежную полосу песка, отъединявшую море от рощи, а в другую часть дня отваживали влагу и оголяли скалистую отмель, которая, как объяснял фатер Каспар, приходилась последним отводышем коралловому хрящу.
От прилива, который он именовал притоком, до отлива, объяснял ему товарищ, проходит часов шесть, так размерено дыхание моря под воздействованием Луны. Неверно мнили в прошедшие времена, будто дышит подпучинное дивовище. Что уж сказать о заблуждениях того господина француза, по которому, если даже Земля и не подвигается на восток с запада, она все же подмахивается с севера на юг и в обратном направлении, и при этих периодических нырках море вздергивается и опадает подобно ризе, когда ризоносец подергивает плечом.
Таинственная загадка, история с приливами. Приливы разнятся от земли к земле и от моря к морю, и от того, как вытянуты берега относительно меридиана. Общее правило таково, что при новолунии вода становится высокой в часы полудня и полуночи, причем на каждый следующий день явление откладывается на четыре пятых часа. Невежда кто не знает этого, кто, памятуя, что в какой – то день в определенный час пролив был судоходен, суется в то же место даже всего только днем позднее в то же самое время суток и застревает на мели. Не забывая уж о мощной тяге колеблющихся вод; порою в отлив кораблю не в силу пристать к земле и стать на якорь.
Вдобавок, увлекался старик, надо знать, что каждой координате, где можно оказаться, приличествует особенный «компут», иначе говоря – набор задаваемых данных. Не обойтись без Астрономических Табул. Он пробовал разъяснить Роберту путь подсчета: высчитывается лунное запоздание, умножая возраст Луны на четыре и деля его на пять, или же лунное опережение… Роберт, как бы то ни было, не уразумел подсчета, и мы увидим, как впоследствии это легкомыслие стало причиною тяжких бед. Роберт ограничивался недоумением по поводу того, что меридиан, которому полагалось идти от мыса и до мыса на Острове, порою пролагался стариком по морю, а порой через отмелину, и Роберт не мог постичь, какой из вариантов правильный. В частности из – за того, что ни приливы и ни отливы не беспокоили его так же сильно, как магическая тайная черта, за которой Время поворачивалось вспять.
Как уже сказано, у Роберта не было особых причин не доверять слышимому от иезуита. Нередко все – таки он дразнил его, чтоб подзадорить на новые рассказы, и черпал доводы, дразня, из репертуара сотрапезников в Париже, коих иезуит честил если не уполномоченными Сатаны, то по малости ерниками и пьянью, учредившими в кабаках себе Ликеи. В конечном же счете, скажем прямо, невместно Роберту было ниспровергать физику поучителя, который на основании законов оной физики пытался воспитать из Роберта пловца.
Заслышав речи о плавании, Роберт спервоначала, не отойдя еще от кораблекрушенья, уведомил старца, что ни за какие блага не прикоснется до воды. Отец Каспар на то заметил, что именно вода в пору океанических скитаний спасла Роберта: знак, что стихия таит благорасположение, а не враждебность. Роберт сказал, что вода поддерживала отнюдь не его, а деревяшку, а Каспар умно отыграл, что если уж вода спасла бездушную корягу, стремящуюся рухнуть, как ведомо всякому кидавшему поленья с высоты, тем охотней она поддержит одушевленное существо, настроенное соответствовать стремлениям теченья жижи. Роберту следовало бы знать, что если бросаешь щенка в воду, тот теребит лапами и не только удерживается, но прибивается к краю. К тому же, добавлял Каспар, может, Роберту неизвестно, что если в воду опустить несколькомесячного дитятю, он будет плыть, ибо природа нас создала пловучими, равно как и животных. К злосчастию, мы более иных существ наклонны к предрассудкам и мнению, и потому, взрослея, усваиваем несправедливые понятия об особенностях жидких тел, от робости и неверия утрачиваем наш прирожденный дар.
Роберт в ответ вопрошал его, а что, святой отец, вы – то плаванием овладели, и слышал от преподобного, что он – де не претендует превосходить прочее человечество, регулярно отвращающееся от свершения добрых дел. Он – де рожден был в такой стране, что лежит вдалеке от моря, и ступил ногою на корабль лишь в почтенном возрасте, в котором – объяснял он Роберту – на голове свербота, в зеницах бельма, нос полон флегмы, уши слизятся серой, десны гноем, прострел в загривке, першенье в глотке, подагра в пятках, в морщинах кожа, все космы пеги, башка плешива, дрожат коленки, трясутся пальцы, подкашиваются ноги, а в груди клокочет застойная мокрота с харкотиной и кряком.
Однако, торопился он добавить, в сем остове дух моложе, чем бренная падаль, и Каспару ведомо то, что мудрецы античной Греции выведали от природы, а именно что если тело взять и вверзить тело в жидкость, к нему будет применена выталкивающая сила, и тело пихнется вверх перетекающею водою, потому что вода стремится снова заполнить пространство, из коего была выгнана. Неверно, что тело плывет или тонет в зависимости от формы, обманывались древние люди, считая, что плоская фигура удерживается, а заостренная идет ко дну. Если Роберту случалось с силой утапливать в воду, скажем, к примеру, бутылку (которая не плоской формы), он ощутил бы противодействие такое же, как потопляя поднос.
Значит, оставалось только найти общий язык с водной средою, а прочее, предполагалось, образуется само. Каспар велел Роберту сходить по канатному трапу, тому самому, который носил прозвище Лестницы Иакова, но для уверенности его обвяжут линем, или кабельтовом, или какою попало снастью, длинной и надежной, прикрепленной концом к бархоуту. Будет тонуть – дернет за веревку.
Нечего говорить, что учитель, никогда сам не плывший, недоучел множество сопутствующих осложнений, недоучитывавшихся и мудрецами Греции. К примеру, для свободы движений к Роберту был приторочен настолько длинный шкот, что учащийся моментально пошел на дно и был еле вытащен, но наглотался соляного раствора до того крепко, что отказался, по крайней мере, на тот день, от новых упражнений.