И все же начало казалось завидным. Сойдя по трапу и погрузясь наполовину в воду, Роберт почувствовал, что морская жидкость приятна для тела. От кораблекрушения в его памяти сохранились холод, злость волн, а тут, попробовавши теплого моря, он ощутил настоящее удовольствие и окунулся целиком, продолжая держаться за трапик, но зайдя в воду до подбородка. Думая, что плаванье будет настолько же сладко, он разнежился воспоминаньями о парижском житье.
С тех пор как его выбросило на корабль, он поддерживал чистоту, как мы наблюдали: наподобие кота, который ежедневно моет мордку и под хвостом. Что до остального тела, и в особенности, по мере того как он озверевал в борениях со злопакостным Неведомцем, ноги Роберта облепливались палубным мусором, и пот постепенно приращивал одежду к коже. Теперь, в теплых струях, которые ополаскивали одновременно и тело и платье, Роберт относился мечтами к тому дню, когда обнаружил во дворце Рамбуйе целых две лохани с водой, приготовленные для маркизы, забота которой об опрятности была темой подтруниваний в высшем свете, где омовения не были чересчур часты. Даже самым изысканным посетителям было свойственно думать, что чистота состоит в свежести белья, белье было принято менять то и дело, а мыться было не принято. Те душные облака благовоний, в коих маркиза утапливала своих приглашенных, она нагнетала отнюдь не из роскоши, а для необходимой обороны своего чувствительного носа от сального смердения гостей.
Так что Роберт превзошел аристократичностью самого себя в Париже, когда, схватившись одной рукой за трап, другою тер и наяривал рубаху и штаны о заскорузлое тело, а пальцы левой ноги в то же самое время отскребали пятку правой.
Фатер Каспар наблюдал за ним заинтригованно, но хранил молчанье, давая Роберту возможность обвыкнуться с водой. В то же время из опасений, как бы Робертов разум не застился заботой о пошлом теле, он развлекал его умной беседой. На этот раз темой выступали приливы моря и притягательные способности луны.
Старик обращал внимание Роберта к явлению, содержащему некую невероятность. Если приливы отвечают на приглашения луны, они должны приключаться именно тогда, когда луна стоит над ними, а не тогда, когда она освещает противоположный бок планеты. А между тем высокая и низкая вода чередуются на обеих сторонах земного шара, почти наперебой вступая в действие через каждые шесть часов… Роберт выслушивал соображения о приливах, однако думал о луне, о которой во все эти прошедшие ночи он думал больше, нежели о приливах.
Поэтому он спросил, отчего выходит, что луна кажет нам всегда одно и то же и только одно свое лицо, а отец Каспар ответил, что она вращается по орбите, будто мяч, который атлет раскручивает, привязав на веревку, и который виден ему только с привязанной стороны.
«Но, – не отступался Роберт, – этот бок показывается и жителям Индий, и нам. А вот жители Луны совсем иначе наблюдают свою лунную луну, иногда еще называемую Вольной, которая и есть наша с вами Земля. Субвольванцы, живущие на поверхности, повернутой в края земные, видят ее постоянно, в то время как перивольванцы, населяющие противоположное полушарие, не имеют о ней представления. Вообразите теперь, что происходит, когда они приезжают на обратную сторону своего шара. Что они чувствуют, увидев, как в ночи на полнеба полыхает круглая луна в пятнадцать раз крупнее той луны, которую наблюдаем мы с вами! Как пугаются, ждя, что того и гляди, она свалится им на макушку, точно как древние галлы опасались, что им на голову обрушится небо! Не говоря уж о тех, кто живет на самой границе нашего и не нашего полушарья и поэтому видит Вольву вечно полувысунутой из – за кромки небозема!»
Иезуит парировал иронией и издевками Робертовы пустобредства насчет обитателей Луны, ибо небесные тела не обладают тою же натурой, что Земля, и поэтому не пригодны к обитанию живыми существами, так что лучше предоставить их когортам ангельским, которые умеют перемещаться духовным бегом в хрустале небес.
«Да возможны ли небеса из хрусталя? Кометы раздробили бы их на куски».
«Кто это информировал тебя, якобы кометы передвигаются в помещении эфира? Кометы передвигаются в подлунном помещении, то есть здесь, а тут есть воздух, как ты это сам можешь видеть».
«Движутся только тела. Небеса движутся, эрго они тело».
«Ты ради того чтобы говорить бестолковщину, становишься даже аристотеликом. Но я знаю, по какой причине ты говоришь это. Ты хочешь, чтобы в небесах тоже был воздух. Тогда получается, нету различий между верхом и низом, значит, все вертится, и Земля вихляет своею задницей вроде вертихвостки».
«Звезды каждую ночь предстают в новом положении». «Конечно. Звезды действительно перемещаются».
«Постойте, я не кончил. По – вашему, и Солнце, и все светила, которые являются огромными телами, оборачиваются вокруг Земли каждые двадцать четыре часа. Что же, и неподвижные звезды вместе с тем огромным обручем, в который они впаяны, пробегают за каждые сутки расстояние в двадцать семь раз по двести миллионов лиг? А ведь выходит именно это, если вообразить, что Земля не вертелась бы вокруг своей оси раз в двадцать четыре часа. Как удается неподвижным звездам бегать с такой быстротой? У их обитателей закружатся головы!»
«Это если там есть обитатели, что составляет собой petitio principii (Предвосхищение основания (лат.) – логическая ошибка, заключающаяся в скрытом допущении недоказанной предпосылки для доказательства.)».
И фатер Каспар пустился в доказательство, что легко изобретается только один аргумент в пользу движения Солнца, но что существует множество аргументов против вращения Земли.
«Знаю, знаю, – не унимался Роберт. – Екклесиаст говорит: terra autem in aetemum stat, sol oritur (Земля же пребывает вовеки; солнце восходит (лат)), а Иисус Навин остановил Солнце, не Землю. Но именно вы намедни предостерегали меня, что если воспринимать Библию буквально, получится, будто свет существовал еще до появления Солнца. И мы решили, что к Священному Писанию надо подходить с разбором; и еще святой Августин подмечал, что в тексте Библии многое сообщается more allegorico…»
Фатер Каспар с тонкой улыбкой парировал, что вот уже немалые годы иезуиты отказались в борьбе с противниками прибегать к священнотекстовому крючкотворству, а действуют посредством непобораемых аргументов, основанных на астрономии, на разуме, на математических и физических резонах.
«На каких же резонах, интересно?» – отзывался Роберт, соскребая отложения грязи с живота.
Интересно, отвечал на это задетый иезуит, было бы тебе послушать знаменитое Рассуждение о Колесе. «Теперь ты слушай меня. Вздумай колесо».
«Вздумываю колесо».
«А теперь попытайся соображать своими мозгами, вместо того чтобы как обезьяна повторять то, что тебе втемяшили в твоем Париже. Теперь вообрази себе, что это колесо мягко насажено на ось, как будто колесо у горшечника, и ты хочешь повращать это колесо. Что тогда будешь делать ты?»
«Рукой или просто пальцем трону обод, колесо завертится».