— Это папина икона. Я нарочно велела поставить рядом березку. Лев Сергеич купил эту икону в Пырьевске. Вы ведь там были, да?
— Да, были. А кто на иконе-то?
— Ну так вот. Продавец говорил, будто икона эта мироточащая. Это все, конечно, предрассудки, но папа за что-то ее очень ценил. Даже велел поместить в богатый золотой оклад. Хотя он не любил попов. Он только меня любил... Помню, идем мы с ним как-то по Кузнецкому, а он и говорит...
— Елизавета Львовна! Скажите: кто изображен на иконе?
— Как кто? Апостол Петр, разве не видите? Он же с ключами!
Различить апостола, а тем более — ключи на потемневшем дереве было не так-то просто.
— А можно поближе посмотреть?
— Пожалуйста, если хотите. Но я вас ненадолго покину, мой друг. Мне пора принимать лекарства. Они мне совсем ни к чему, но я не хочу сегодня расстраивать Полину. У нее и так тяжелый день.
С этими словами бабуля направила кресло-каталку к выходу из комнаты.
Бабст осторожно снял икону со стены и чуть не уронил — весила она, как оказалось, килограммов пятнадцать. Потом повернул ее и присвистнул: тыльную сторону прикрывала железная пластина, закрепленная по углам четырьмя большими винтами.
Он отошел к журнальному столику и аккуратно положил на него икону изображением вниз. Затем порылся в рюкзаке, достал швейцарский нож и осторожно, чтобы не повредить оклад, начал отворачивать винты.
— А может быть, этот Петр — никакой и не Петр, — рассуждал вслух Живой, прихлебывая кофе. — Может быть, это аббревиатура?
— И что же в этой аббревиатуре означает буква «е»? — хмыкнул Савицкий, отставляя в сторону пустую чашку.
— Знаешь, это стопудово что-то очень простое. Типа «скажи друг — и входи». Мне почему-то кажется, что ответ у нас прямо под носом, а мы его не видим, потому что ищем сложные решения.
— Интересно, а куда Костя подевался? — перебила спорщиков Маша.
Словно в ответ на ее слова в дверях кухни вырос Бабст.
— А я, похоже, Петра нашел, — будничным тоном сказал он.
— Как нашел? Какого Петра? Где нашел?
— Да у нас прямо под носом. Пошли, сами увидите.
В гостиной на столике рядом с менделеевским аппаратом лежало странное устройство, которого прежде тут не было: нечто среднее между часовым механизмом и внутренностями прадедушки современного телевизора. Медные цилиндрики разного размера были соединены медными же трубочками, а в центре этого лабиринта тускло отсвечивали шестеренки.
— Вау, какой клевый стимпанк! — воскликнул Паша. — Значит, это аббревиатура, как я и говорил? Паровая Емкость Троекратного расщепления?
— Это Петр, — коротко пояснил Бабст, осторожно поворачивая икону лицом к зрителям.
— Но это же бабулина икона, я ее с детства помню! — изумился Петр Алексеевич.
— Это апостол Петр с ключами от рая. А Лев Сергеевич поместил в оклад механизм вторичной перегонки, — Бабст снова повернул икону механизмом вверх. — Глядите, вот сюда можно что-нибудь налить.
— А вдруг взорвется? — испугался Паша. — И попадем мы прямо к этому Петру в рай... может быть...
— Значит, чтобы Петр заплакал, надо залить туда наш раствор? — догадалась Маша.
— Зачем? — удивился Савицкий.
— Не знаю, — пожал плечами Бабст. — Думаю, что это какой-то фильтр. Надо попробовать.
— Да знаю я, что это за фильтр, — высунулся Паша. — Только князь Собакин тут совсем ни при чем. Попы с помощью этой хреновины дурили людям головы. Это ведь, небось, так называемая мироточащая икона, да?
— Ну да, — подтвердил Бабст.
— Но мироточащие иконы устроены гораздо проще, — вмешался Савицкий. — С обратной стороны делали углубления, в которые помещалось масло. От тепла масло таяло и выливалось в крошечные дырочки в глазах. Никакого механизма для этого не нужно.
— Так то попы, а то профессиональный химик делал! — заступился за коллегу Бабст и решительно потянулся к стакану с раствором.
Его никто не успел остановить. Следующим движением Костя аккуратно залил раствор в самую большую медную емкость.
Сначала ничего не происходило. Затем шестеренки сдвинулись с места, и раздалось мерное тиканье, похожее на звук, который издавал аппарат Менделеева. Костя поставил икону так, чтобы видеть изображение, и стал вглядываться в лицо Петра. Через минуту глаза святого увлажнились. Бабст резво подбежал к рюкзаку, достал мензурку и подставил ее под благодатные струи.
Искатели княжеского эликсира молча стояли и смотрели, как плачет Петр.
Паша дергал себя за дреды и переминался с ноги на ногу. Савицкий вцепился в спинку стула так, что побелели костяшки пальцев. Маша кусала губы. Один лишь Бабст сохранял внешнее спокойствие.
— Ну вот, Петя, как я и говорила — лекарства мне совсем не нужны. Лучшее лекарство — это хорошие новости и красное вино, — громко объявила Елизавета Львовна, въезжая в комнату.
— Бабуля, у нас как раз хорошие новости, — торжественно произнес Савицкий. — Костя разгадал загадку Льва Сергеевича!
— А я никогда в этом и не сомневалась, — спокойно ответила Елизавета Львовна. — Я потому и вышла за него замуж. Как первый раз в глаза его взглянула — так сразу все и поняла.
Бабст осторожно поднял мензурку и посмотрел на просвет.
Вся муть исчезла. Жидкость была прозрачной и как будто светилась изнутри.
— Н-да, коктейля вышло, конечно, маловато. Как кот наплакал, — критически осмотрев мензурку, сказал Паша. — Но грамм по пятьдесят на брата будет. Давайте, значит, разольем?
— По сорок, — поправила его бабуля. — Я тоже с вами выпью. Достань-ка, Пашенька, пять бокалов из серванта. Там есть такие высокие, мальцевские.
Паша принес бокалы. Костя молча разлил по ним жидкость — ровно-ровно.
Савицкий схватил его за локоть и отвел в сторону.
— Послушай, Костя... Нехорошо поить старушку неизвестно чем.
— А не дать ей выпить папиного напитка — это хорошо?
— Пусть наблюдает со стороны. Так даже интересней.
— Да? А если у нас всех крыша поедет, как у меня в вертолете? Лучше пусть она со всеми вместе.
— Но тут же Полина где-то ходит, — почесал в затылке любящий внук. — В случае чего — они забаррикадируются на кухне и вызовут милицию.
Елизавете Львовне, по-видимому, надоело дожидаться окончания этого спора. Не говоря ни слова, она протянула свою сухонькую ручку, взяла высокий узкий бокал — и мигом его опустошила.
Все ахнули. Бабуля улыбнулась.
Отталкивая друг друга, Савицкий и Бабст ринулись к столу. Живой и бывшая княжна Собакина уже схватили свои бокалы. Все четверо выпили одновременно.