— Да, почему не Танечка? — решила показать знание русского языка княжна. — Это же очень грубо звучит — Танюха, Дуняха...
Продавщица неприязненно покосилась на нее и ответила одному Савицкому:
— Здравствуйте!
— У нас обычай такой, — объяснила иностранке Дуня. — Учитель Дуню любил, Танюху и Надюху. С тех пор у нас в деревне старшая дочь всегда Авдотья, средняя Татьяна, а младшая Надежда.
— А если четвертая родится?
— Опять Дуня будет.
— А мальчиков как называют? — спросил Савицкий, обращаясь к продавщице.
— Да как зря попало называют, — махнула рукой Танюха. — Вот они жопотуи такие и вырастают. Вы брать чего будете?
— Пива нет... — даже не спросил, а как-то печально констатировал Бабст, оглядывая полки.
— Алкоголя не держим, — гордо ответила работница прилавка. — Вы в Пенёк поезжайте.
Костя только вздохнул: до благословенного Пенька им теперь было точно не добраться. Правда, в рюкзаке у него лежали две бутылки водки, но они предназначались исключительно для научных целей.
— А хороший у вас выбор, — польстил продавщице Петр Алексеевич. — В общем, дайте нам хлеба две буханки и палку колбасы вот этой вареной. Так, теперь вот эту минералочку двухлитровую, я такую люблю...
Выбор на самом деле был небогатый: главные места на полках занимали крупы, чипсы, семечки и конфеты. Отдельно, в углу, были свалены мешки с рисом. Там же стояла большая деревянная бочка, от которой шел нехороший запах. Однако руководителю экспедиции хотелось загладить свою неловкость перед Танюхой, и он нахваливал все что можно. Лесть, похоже, действовала: взвешивая колбасу, продавщица поглядывала на вежливого и статного мужчину с явным интересом.
Вера Собакина постояла возле бочки, в которой оказалась полуживая рыба, и, демонстративно прикрыв нос платочком, отошла к окну. Француженка, компатриотка Брижит Бардо, по замыслу Маши, должна была таким образом выразить протест против жестокого обращения с животными. Однако судя по взглядам зайцевских пейзанок, они истолковали жест городской фифы совершенно превратно.
Савицкий называл по очереди продукты, Танюха заворачивала товар в бумагу, а Дуня тем временем объясняла подруге:
— Это к нам академики приехали. Слова наши собирать будут. У нас тут, говорят, слова заповедные, в Москве таких даже у лосей нет...
Услышав это, Танюха вдруг остановилась.
— Слова собирать? Еще чего выдумали! Они, значит, уедут, а мы тут без слов останемся? Значит, последнее Москва отнимает? А с виду такой интеллигентный мужчина, — с укором посмотрела она на Савицкого. — Ну уж нет, фигушки. Так, живо расплачиваемся, магазин закрывается. Я к Герасиму пойду, пусть разберется с ними.
— Да не бойтесь вы, барышни, — поспешил на помощь Живой. — Никто ваших слов не заберет. Мы вас еще московским словам научим, вот уж чего не жалко...
Танюха, похоже, не поверила в столичную щедрость. Она собиралась что-то возразить, но тут вдруг раздалось громкое: «Ах!»
Все обернулись и увидели, что Вера отодвинула занавеску и рассматривает цветы на подоконнике.
Там стояли два больших горшка с какими-то раскидистыми растениями — может быть, фикусами. Однако, подойдя поближе, мужчины тоже не смогли сдержать возгласов удивления: в горшках росли крошечные, не больше полуметра в высоту, деревья.
— Смотрите, елочка! — восклицала Вера. — А это маленький дуб!
— Бонсаи... — пробормотал Паша. — Бонсаи в псковской деревне. Ну, полный хентай!
— Вот тебе и фикусы... — почесал в затылке Петр Алексеевич.
Все столпились возле чуда природы. Бабст приподнял горшок с дубом и стал пристально рассматривать ствол и листья.
— Скажите, Таня, они искусственные? — спросил Савицкий.
— А вот и нет, — не без гордости ответила продавщица. — Самые настоящие, своими ручками ростим, обрезаем и поливаем.
Дуня только улыбалась блаженной улыбкой, глядя на пораженных москвичей.
— На продажу выращиваете? — поинтересовался Бабст, ставя горшок на место.
— Да нет, теперь только для храма. А вот раньше... Да расскажи ты, Дунь!
— Ну, в общем, промысел у нас такой был при советской власти, — охотно стала объяснять Дуня. — Раньше, говорят, из самого Пскова приезжали посмотреть. В выставках участвовали. У Герасима Ильича в конторе грамотов почетных, вон как риса в тех мешках. У нас и деревню так прозвали: Бонзайцево.
— А теперь никому-то наши бонзаюшки ненужные стали, — грустно закончила Танюха.
— Как это ненужные?! — воскликнула княжна. — Красота такая! Сколько они стоят? Я покупаю все бонсаи в этой деревне!
Последняя фраза, похоже, была совсем лишней. Дуня вдруг перестала улыбаться, а Танюха уперла руки в боки и с вызовом ответила:
— А они у нас непродажные!
Все замолчали.
— Неужели ни за какие деньги не продадите? — спросил наконецПетр Алексеевич. — Ну подумайте, Танечка: тут ведь красота такая, а ее никто не видит. Вот как и вас, например.
— Ну да, ну да! — на ходу подхватил Живой. — Вас бы, Танечка, если бы вы в Москву приехали, сразу бы оценили и в телевизор поместили. В программу «Модный приговор». А кто вас тут оценит?
— И для науки это очень важно, — добавил Бабст. — Такого промысла нигде в России нет. Вы у нас будете национальная гордость и достояние.
К мужским комплиментам Танюха явно не привыкла. Она покраснела и сказала:
— Да не знаю я, сколько они стоят. Вы Герасима спросите, председателя. Пускай он про цену решает.
— Сколько же лет вы этим занимаетесь? — спросил Бабст, ставя дуб на место.
— А вот как учитель к нам сошел, так и ростим, — ответила Дуня. — Сто лет недавно праздновали.
Участники экспедиции переглянулись. Похоже, кое-что стало проясняться.
— Дунечка и Танечка... то есть Дуняха и Танюха, — поправился Савицкий. — А вы не можете нам поподробнее рассказать про этого замечательного человека, вашего учителя?
— Так вы в храм сходите, там все увидите, — ответила продавщица. — Дунь, да своди ты приезжих!
— А я давно говорил, что прежде помолиться надо, — заявил Живой. — А эти всё — жрать, жрать. Пойдем, Дуняша!
— Ну, пойдемте. Продукты не забудьте только.
Храм стоял на дальнем конце деревни. Шли туда минут десять и по пути встретили нескольких женщин в платочках. Дуня подробно объясняла каждой про академиков и про лосей в парке, а жительницы Бонзайцева кивали головами и призывали духов помочь приезжим в их важном деле. Академики кланялись и благодарили.
Церковка удивила еще издали. Старинной она, скорее всего, не была, но такой архитектуры никогда не видел даже много поездивший по России Костя. Больше всего храм напоминал три поставленные друг на друга картонные коробки мал мала меньше. Коробки были побелены известкой, и при этом у каждой из них имелась своя черепичная крыша с чуть приподнятыми углами. На самой верхушке сияла золотом маленькая луковка без всякого креста.