Примечание к рисунку [341]
Уходя от СС, они забрались в Сан-Мартино, откуда рассчитывали выйти к партизанам, а если нет — то дорого продать свою жизнь. В Сан-Мартино им был нужен какой-то Талино, который, по их сведениям, был знаком еще с кем-то там, а тот с бадольянцами. Талино принял их, но укрыть у себя не мог, с ним рядом жила семья фашистов, в крошечном бурге шила в мешке не спрячешь. Так что Талино отвел парней к священнику. Священник пустил их в квартиру не по убеждениям и не по доброте, а от страха. Священнику нечем было их даже и кормить. Он трясся, понимая, что немцы вот-вот подымутся и начнут искать в каждом доме, не минуя и священников дом.
— Ребята, понимаете, — бормотал священник. — Вы читали манифест Кессельринга. Если их найдут у нас, деревню сожгут. Если парни будут отстреливаться, жителей потом расстреляют как заложников.
Да, мы читали манифест, да и без манифеста было известно, что СС выполняют что обещали и бургов они уже пожгли не один.
— Ну и?.. — это Граньола.
— Ну и, учитывая туман, который господь ниспосылает днесь ради нашего спасения, учитывая, что немцы не знают этих мест, кто-нибудь из вашей Солары пусть заберет этих восьмерых молодцов и отведет их к бадольянцам.
— А почему кто-нибудь из нашей Солары?
— In primis, если уж хотите знать, что если связаться с нашими сан-мартинскими, неприятностей не оберешься. Растреплют языками. В нынешние времена чем меньше треплют языками, тем лучше. In secundis, потому что немцы патрулируют дорогу и по ней сегодня не пройти. Остается путь по Дикому Яру.
Услышав эти слова от священника, все решили, что он рехнулся, какой может быть Яр, да еще и в такой туман, пусть займется этими парнями их друг Талино, в общем, общество зашумело в таком примерно роде. Но проклятущий поп, сообщив мимоходом, что Талино исполняется восемьдесят и что он не спускается из Сан-Мартино даже по самым погожим дням, добавил (полагаю, мстя за все те неприятности, которые доставила ему наша ребячья шайка):
— Единственные, кто умеет подниматься по Яру в самый непроглядный туман, это ваши пострелята. Научились они, чтоб делать пакости. Пусть же теперь эти пакости послужат на пользу. Спустите казаков вниз по обрыву, их сведет кто-нибудь из ваших орлов.
— Черт, — сказал священнику Граньола. — Допустим даже, что мы спустим их, — и что? В понедельник их отыщут не у вас, а у нас, и дома пожгут не в вашем бурге, а в нашем?
В группе были Стивулу и Джиджо, те самые мужики, которые ходили вместе с дедом и Мазулу угощать Мерло дедовой касторкой, и как-то зналось, что они тоже были связаны с теми, из Сопротивления.
— Ничего, — сказал Стивулу, из двоих он был бойчее. — Бадольянцы сейчас в Орбеньо, в те края не добраться ни эсэсовцам, ни Черным бригадам, слишком туда лезть высоко, и оттуда пулеметами простреливается вся долина, а пулеметы у них от англичан. Стреляют — чистое удовольствие. От нас до Орбеньо, если поведет Джиджо, а он знает местность, на грузовике кума Берчелли, а кум как раз поставил на машину противотуманные фары, доедем за пару часов. Ну, скажем, за три. Да, по темноте за три. Сейчас пять. Джиджо будет в Орбеньо примерно в восемь. Передаст все бадольянцам. Те спустятся вниз и будут ждать на повороте от нашего тракта к Виньолетте. Грузовик кума вернется сюда примерно в десять. По темноте — ну, считай, в одиннадцать. Будет ждать в лесу у подножия Дикого Яра. Около часовенки с Мадонной. Кто-то после одиннадцати залезет на гору, заберет тех из дома священника, спустит их, посадим в грузовик и еще до наступления утра передадим их бадольянцам.
— Вся эта гонка ради каких-то мамелюков, калмыков, что, будем дырявить свою шкуру и спасать ихнюю? Они до позавчера в СС служили! — произнес кто-то рыжий, по-моему, звали его Мильявакка.
— Парень, они уже там не служат, — отозвался Граньола. — К тому же восемь отборных, прекрасно обученных солдат в отряде совсем не помеха.
— В отряде бадольянцев, — не отставал Мильявакка.
— Что бадольянцы, что гарибальдийцы, и те и другие воюют за свободу. Сказано же, считаться будем потом, когда придет время. Давайте спасать казаков.
— Давайте. Они ведь граждане СССР, а это родина победившего социализма, — прорезался некий Мартиненго, который, видать, не сильно вник в нюансы происходящего. С другой стороны, куда ему. В то время трудно было что-нибудь понимать. Кругом сплошные перебежчики. Один из пашей Солары, Джино, сначала состоял в Черных бригадах и был среди самых заядлых, потом переметнулся к партизанам и стал наезжать к своей девушке в Солару, имея на шее красный платок. Но так как он был преизрядный балбес и приперся к девушке, когда вовсе не следовало, Черные бригады его поймали и расстреляли на утренней заре на окраине города Асти.
— В общем, за дело, пошли, — сказал Граньола.
— Есть одна закавыка, — сказал Мильявакка. — Вот и преподобный говорит, что по этой стенке лазать насобачились только ребята. А парнишку в эту тухлую историю не хотелось бы впутывать. По любым причинам, да еще и потому — неровен час разболтает.
— Нет, — сказал Стивулу. — Вот тут трется господский Ямбо, вы не видели, поди, а он тут трется с самого начала, и, значит, дело ему известно. Господин его дед, коли узнает, что я сказал, не жить мне… Но по правде говоря, Ямбо по Яру гуляет как по собственной квартире, мальчуган он разумный, болтать не будет, я могу за него поручиться. Его дедушка и родители, по идее, с нами заодно. От них бед не жди.
Тут меня прошиб холодный пот, я залепетал, что меня заждались дома к ужину.
Граньола отвел меня в сторонку, и я услышал много всего хорошего. Что во имя свободы и во имя спасения восьми человек. Что в моем возрасте можно уже начинать быть героем. Что в конечном итоге я по Яру ходил туда-сюда массу раз и этот не отличается от прочих. Только вот с восемью казаками на буксире нужно будет двигаться немного аккуратнее. Пусть же немцы караулят внизу на дорожке, как последние разбалдуи. Им про Яр, поди, даже и не говорили. Что со мною пойдет он сам, хотя и болен, но существует такое слово — надо, против которого не поспоришь. Что мы пойдем не в одиннадцать часов, а в полночь, когда в моем доме все лягут и я свободно выберусь. А утром выйду к родителям из своей спальни как ни в чем не бывало. В общем, гипнотизировал меня всеми средствами.
В конце концов я поддался. Я думал про себя, что про такое геройство когда-нибудь я всем смогу рассказать. Настоящее партизанство. Почище Гордона в Арборской гати. Посерьезнее Тремал-Найка в Черных Джунглях. Отважнее Тома Сойера в пещере. Поведу через чащи, где завяз бы даже «Патруль слоновой кости». В общем — вот наступает мгновенье славы, за Родину, за настоящую Родину, не за подмененную! Без патронташа и без «стена», без маскарада, я геройствую голыми руками. Точно Дик Фульмине. В общем, все мои чтения кружили и пели в голове. А если и выпадет мне умереть, то наконец я увижу травинки, толстые, будто столбы.