Он ловко отдернул руку, не дав тем самым Каманину дотянуться до миниатюрной коробочки цифрового диктофона, которая до этого мирно пряталась под сложенной домиком салфеткой.
– Тихо, тихо, – сказал Сиверов, дождавшись паузы в потоке басистой, истинно мужской, очень энергичной брани и угроз, самой мягкой из которых была угроза вырвать ноги и вставить на место другим концом. – Машинка-то все еще работает! Твоим вассалам может не понравиться манера их магистра выражать свои мысли. Мне, например, она уже не нравится, так что ты лучше замолчи и сядь. Здесь тебе не ристалище, а я тебе не оруженосец. И даже не рыцарь, лишенный наследства. Так дам, что весь этот хлам со стенок соберешь и в углу им накроешься.
– А? – удивился Каманин.
– Дам, дам, не сомневайся. Справлюсь. Успокойся ты, ради бога! Что вы все, в самом деле, как дети малые? Кошелек в метро украли – караул, милиция! Найти и обезвредить, а еще лучше – расстрелять без суда и следствия, чтоб другим неповадно было. А спроси, не видал ли кто, как у соседа по вагону карман резали, все морды воротят. Никто ничего не видел и не знает, все торопятся, у всех важные дела, и для всех ты – мент поганый, с которым разговаривать, а тем более, помогать ему – себя не уважать. Или, как нынче принято выражаться в высшем обществе, западло.
– А что, не западло? – огрызнулся храмовник. – Не мне тебе объяснять, почему так. Вам же только бы дело закрыть, а на кого срок повесить – по барабану.
– Во-первых, я не мент, – терпеливо сказал Глеб. – Во-вторых, если так рассуждать, срок ты уже имеешь. Рыцарь? Рыцарь. Тамплиер? Есть такое дело. Мемуары этого вашего магистра читал? Читал, сам признался, и все на пленку записано. Техникой удара владеешь? Нормально владеешь, я видел, да ты и сам это прямо, вслух, перед микрофоном произнес. А этот твой лепет насчет того, что, дескать, у тебя силенок не хватает, можно с чистой совестью из файла удалить. Ну, ведь вранье же, обычная попытка отмазаться, запутать органы следствия... А? Тем более что мне только того и надо, что закрыть дело да припаять хоть кому-нибудь срок.
– Энклапиона-то у меня нет, – уже почти спокойно сказал Каманин.
– Ну и что? Может, ты его продал и пропил. Или в землю закопал и надпись написал... Мне-то какое дело? Мне надо бумаги в суд передать!
– М-да, – сказал Андрей. – Ну и сволочь же ты, корреспондент.
– Неправда. Это просто адекватная реакция на твою дурь. Я ведь не кошелек пытаюсь найти и даже не эту побрякушку...
– Ничего себе – побрякушка! Двенадцатый век!
– Да. И притом чистое золото. И притом надпись, которая, хоть и не содержит, наверное, сведений о местонахождении чаши Святого Грааля, явно представляет огромный интерес для науки под названием история. И все-таки это – всего-навсего вещь, предмет. А я пытаюсь остановить подонка, который убивает людей, как мух, даже не задумываясь. А ты не хочешь мне в этом помочь, потому что тебе, видите ли, неловко стучать на знакомого. Западло тебе. Ну и сиди тогда сам! Это не в моих правилах, поверь, но ради тебя я постараюсь. Из кожи вон вылезу, но тебя упеку на исторически значимый срок. Ты ведь у нас любишь историю... Уж очень ты меня, рыцарь хренов, разозлил.
Глеб говорил так убедительно, что сам почти поверил собственному вранью. А почему бы и нет? Всем охота остаться чистенькими, никто не желает принимать участие в каких бы то ни было процессах, помимо еды, сна, совокупления, употребления спиртных напитков и в особенности дележки денежных знаков...
– А что убийца? – неожиданно спросил Каманин самым будничным тоном, свидетельствовавшим о том, что Сиверов разорялся не напрасно. – Хоть какие-то приметы есть?
– А вы не слишком много хотите знать, подозреваемый?
– Да пошел ты!.. Нашел подозреваемого, Шерлок Холмс недоделанный... Ты за консультацией явился, так? Ну, так и не ломайся. А то это все равно что прийти к врачу и сказать: "Доктор, у меня болит". А что болит, где болит, как болит – секрет, служебная тайна, интимное, понимаешь ли, дело...
– Ну, блондин, – с хорошо разыгранной неохотой протянул Сиверов. – Длинные волосы, почти до лопаток, собраны сзади в хвост...
– Да уж ясно, что не спереди, – с несвоевременно проснувшимся юмором вставил Каманин.
– Только имей в виду, сведения эти не слишком достоверны, поскольку получены от свидетелей, которые в тот момент были, мягко говоря, не совсем трезвы. Так вот, они утверждают, что разговаривает этот тип с сильным прибалтийским акцентом, одевается, как рокер или, вернее, байкер, и носит с собой пластиковый гитарный чехол.
– Меч, – уверенно заявил храмовник. – Гляди.
Он на минуту вышел и, вернувшись, приложил к стене рядом с одним из висевших на ней мечей какую-то линялую грязно-серую тряпку. Приглядевшись, Глеб сообразил, что это матерчатый чехол от гитары. Длины чехла вполне хватало, чтобы спрятать внутри средних размеров меч (не говоря, естественно, о мечах двуручных или так называемых полутораручных "бастардах"), и там еще оставалось немного свободного места.
– Я сам так делал, – признался Каманин. – Помнишь, я тебе говорил про тот меч? Так вот, когда я его вез, чтобы отдать ребятам из Риги, я его засунул в чехол вместе с гитарой. Ну, типа: а это у вас что? Да гитара же, вы что, сами не видите? Расстегнул снизу пуговку – да, гитара... Все равно стремно, конечно, но лучше, чем совсем ничего. Обошлось, провез без проблем. Ну, таможня, конечно, тогда была не та...
– Конечно, – сказал Глеб, которому сто раз случалось провозить через самые различные таможни предметы куда более смертоносные, чем какой-то несчастный меч. – Давай к делу. Кто?
Каманин нахмурился, нещадно ероша бороду и накручивая на палец усы.
– Фотографии есть? – спросил он наконец.
– Убийцы? – прикинулся идиотом Сиверов.
– Раны!
Фотографии, разумеется, были у Глеба при себе, во внутреннем кармане, и он их без промедления предъявил. Храмовник долго разглядывал жуткие снимки, морща лоб и грызя бороду, а потом сказал:
– Если есть такая возможность, я хотел бы увидеть хоть одно тело своими глазами.
– Одно – запросто, – сказал Глеб. – Остальных уже похоронили, наверное, но одного я тебе предъявлю. Поехали?
– Поехали, – решительно сказал Каманин и встал, со скрежетом отодвинув табурет.
Арбузов рассеянно, между делом, вспоминал ориентировку, которую им зачитали сегодня на разводе. Ориентировочка была – чистый анекдот, ей-богу! С ума они там все посходили, что ли?
Ну ладно, допустим, блондин, возраст около тридцати пяти, волосы длинные, на концах слегка вьющиеся, собраны сзади в "конский хвост". Рослый, спортивного телосложения. Одет во все черное: мотоциклетная кожанка-"косуха", джинсы, высокие ботинки с окованными железом носами – чтобы, значит, не поцарапались, когда в мотоцикле скорости переключаешь. Это правый, а левый, которым никто ничего не переключает, железом окован просто для симметрии.