— Нужно принять звонок. Это работа, сама понимаешь.
— Езжай и насладись своим счастьем, сахарочек! — крикнул Сладкое сердечко.
Я не совсем понял, что он имел в виду.
— Проклятье, — проворчал я, глядя на экран. — Алиса написала, что вызов предназначался Сэму. Она не нашла его и поэтому перенаправила клиента мне. Похоже, меня ожидает свидание со «старым денежным мешком».
Моника старалась выглядеть веселой, хотя я мог бы поклясться, что она была разочарована. Это заставляло меня нервничать. А вдруг она подумает, что я снова испортил прекрасную возможность? Тогда она может простить и отпустить меня в свободное плаванье. И если Нэбер поступит так — пусть даже с некоторой выгодой, — «Циркуль» станет для меня горячим местом.
— Ты поедешь в Вудсайд? — спросила она.
Это был дальний пригород у холмов, где лошади имели больше прав, чем люди.
— Да, на равнину. Район Пало Альто.
Она вздохнула, выпрямила спину и подтянула к себе бокал с напитком.
— Тогда желаю тебе сломать ногу. Хотя нет, сегодня я щедрая. Желаю тебе сломать обе ноги.
Я печально кивнул и оставил Монику наедине с ее бокалом. Возможно, телефонное сообщение спасло нас обоих от большой беды. Или, по крайней мере, уберегло ее от очередного разочарования. А для меня, как вы уже поняли, это стало началом новой истории.
* * *
Я часто подшучивал над скучной машиной Сэма, но, честно говоря, имелось еще несколько блуждавших в неведении душ, которые не восторгались моим изготовленным на заказ «Матадором '71». Казалось, что они не замечали его прекрасную латунную отделку, необычную покраску и пестрый дизайн интерьера. Фактически кто-то из них (возможно, Моника Нэбер) однажды обозвал его «автомобилем для малообеспеченных подростков». Но каждый ценит что-то свое собственное. Я знал, что хотел от машин. На своем «Матадоре» я мог врезаться в танк на шестидесяти милях в час, и мотор продолжил бы работать. Я предпочитаю использовать прочную технику. Умирать никому не хочется — даже в третий или четвертый раз.
В дневное время в Сан-Джудас лучше ездить по кольцевым шоссе, чем по центральным магистралям. Через двадцать минут я уже двигался на восток по Университетскому проспекту, и мой путь проходил через элегантный район, где даже пальмы имели собственных врачей. (Я не обманываю вас. Ассоциация общины Пало Альто нанимала особых специалистов, которые раз в месяц карабкались на деревья и проверяли орехи на гниль и жучков.)
По обеим сторонам проспекта возвышались роскошные здания. За ними начиналось элитарное жилищное товарищество. Под словом «элитарное» я подразумеваю дома «по миллиону долларов минимум». Здесь, в тихом окружении, богатые люди радовались жизни и своим деньгам: владельцы стэнфордских квасцов и корпоративные «шишки» старой школы. (Новые миллионеры и так называемые «молодые деньги» Силиконовой долины селились в современных фешенебельных районах города — вокруг Атертон-парка или около «Берегов».)
Дом клиента располагался на одной из боковых улиц — особняк в стиле «Тюдор» и пол-акра лужаек и живых оград. На длинной подъездной дорожке стояли два фургона полицейского управления и машина «Скорой помощи». Дверь гаража была открыта. Пара парней в медицинских халатах, с кислородными масками на лицах, вытаскивали труп из дорогого автомобиля — новейшего образца заморской инженерии. Когда они уложили тело на носилки, я бегло осмотрел покойного. Седовласый мужчина кавказской наружности, аккуратно пострижен, одет в халат и пижамные брюки. Его кожа имела розовато-пурпурный оттенок — характерный симптом отравления угарным газом.
И, конечно, это выглядело как самоубийство.
Я сформировал вневременной портал и прошел через «молнию». Все немного изменилось: наклон солнца и степень освещенности. Копы и медики перестали двигаться, как будто играли в детскую игру. Я обошел машину и взглянул на лицо покойного. Оно казалось знакомым. Я мог видеть его в теленовостях или в газетах. Рядом с телом парил сияющий шар — ангел-хранитель погибшего мистера Угарный газ.
— Меня зовут Долориэль, — представился я хранителю.
— Юрат, — ответило свечение.
— Кто он?
— Ты не знаешь?
Маленький Юрат казался очень встревоженным. Он болтался в воздухе, как светляк под порывами ветра. Его работа, продолжавшаяся несколько десятилетий, подходила к концу. Он даже мог любить покойного. Такое иногда случается.
— Это Эдвард Лайнс Уолкер. Он основал множество компаний, включая одну из крупнейших в Северной Калифорнии. Филантроп. Лидер общины. Правительство назвало спутник в честь него.
— Печально, что он умер, — согласился я. — Значит, парень нравился людям. У тебя найдутся серьезные доводы, которые мы можем выставить в его пользу? Чтобы обосновать самоубийство?
К счастью, правила на самостоятельный уход из жизни немного смягчились. Я был уверен, что, если Юрат поможет мне сочинить какую-нибудь простенькую историю о тяжелой болезни, медицинских проблемах или эмоциональных травмах, способ кончины, выбранный Уолкером, не повлияет радикально на наш случай.
— Да, я могу придумать несколько причин, — ответил хранитель. — Эй, Долориэль! Оглянись!
Я уже почувствовал присутствие зла, но, повернувшись, притворился удивленным.
— Обвинитель Трававоск! Это моя счастливая неделя! Два дня подряд в одной компании с такой персоной! О, и мистер Реворуб! Какой неприятный синяк на твоем горле!
Демон сжал кулаки и отвернулся. Трававоск показал мне свои зубы. Это заняло несколько секунд.
— Привет, Долориэль. Наверное, вчера вечером ты с друзьями засиделся допоздна, празднуя вашу победу.
— Нет, я вернулся домой раньше обычно. Мне нужно было навестить одного старичка. Впрочем, тебя это не касается.
Трававоск придвинулся ко мне. Даже вне времени, где воздух, в нашем обычном понимании, отсутствует, его дыхание походило на ветер, дувший от скотобойни.
— Ты все шутишь, Долориэль? Нет! Бобби Доллар! Ведь тебя так называют в вашем… как его? В «Циркуле»!
Он произнес название бара с нарочитым презрением. Словно оно означало что-то дурное и мерзкое.
— Похоже, тебя позабавило, когда твой задрот-ученик выставил меня в плохом свете перед Началом!
Никто еще настолько отвратительный и стоявший так близко от меня не уходил от раздачи оплеух. Но вы не можете так просто избивать одного из официальных обвинителей Ада. Поддержание равновесия между двумя конфликтующими сторонами является очень тонким и деликатным делом, а правила судейских разбирательств ясно говорят, что потеря самоконтроля ничем не отличается от вероотступничества. Поэтому я постарался успокоиться и дышать через рот.
— Он не мой ученик, Трававоск, и я никак не связан с ним. Поэтому давай перейдем к делу. Я не собираюсь ссориться с тобой.