– Тебе так кажется, – Лена клюнула меня в щёку, и тут наш «гремучий корабль» остановился, лихо развернувшись в сотне метров от стойбища посреди снежной целины и подняв при этом облако искристого снега.
Траки лязгнули последний раз, и грохот, сопровождавший нас все шесть часов пути, стих.
– Господи, какой кошмар, – Лена зябко поёжилась и замерла, впитывая в себя нахлынувшую со всех сторон тишину.
Тишина включала в себя шёпот талой воды, ручейками пробирающейся по обжигаемой лучами поверхности земли сквозь кристаллики снега, звон остывающего металла, шелест каких-то тряпок на ветру, лай собак, радостные детские крики, какой-то стук со стороны склада и карканье висящего в небе над стойбищем ворона. Именно ворона, а не вороны, на что я тут же не преминул указать Лене. И всё это разнообразие звуков казалось абсолютной, дистиллированной тишиной по сравнению с грохотом металла, завыванием вентиляторов и тарахтением двигателя, которые окутывали нас плотным одеялом всю дорогу.
– Неужели нельзя сделать какую-нибудь другую машину, чтобы ездить по здешним местам?
– Нет, – радостно забурчал вылезающий из люка Свиридов. – Нет такой машины. Это – вез-де-ход! Много умных думало. Не получается ни фига.
– Он прав, – поддержал я капитана. – Ни одна другая машина не сравнится по проходимости с гусеничным вездеходом. Причём это – совершенно лобовое решение проблемы. И предельно эффективное. Как баллистическая ракета для вывода космического корабля на орбиту.
– И горючего жрёт так же, – сказал выбравшийся из кабины Тагир. – Два литра на километр. До пяти. Чего это мы вас в кузов не посадили? Там бочки стоят. С бензином, блин.
– Кстати. Абсолютно корректное сравнение. Вездеход, как и баллистическая ракета, – агрегат почти что одноразовый. Гарантийный пробег – пять тысяч километров. Это скоростная гусеничная машина с высокооборотным двигателем. Каждая деталь в этом чуде работает на износ.
– Ну и зачем он был сделан с таким пробегом? – изумилась Лена.
– Армия. Ты что думаешь, его для оленеводов изобретали? Это какой-то вариант артиллерийского тягача. И, как любая армейская хреновина, он рассчитан сугубо на блицкриг. Не вышло блицкрига – этот списали, взяли новый.
– Ну это ты уж преувеличиваешь, – сказал Тагир, который за время нашей беседы уже успел расклепать гусеницу и снял один из катков. – Этот уже двадцать пять тыщ прошёл – и как новый.
С этими словами он извлёк из недр своего чудовища толстенную железяку, похожую на лом, только сломанную, – торсион – и выкинул её подальше в снег.
– Я вижу, – Лена с сомнением покачала головой. Я спрыгнул в снег и снял её с «брони».
– Совершенно не верю своим глазам, – снова изумлённо покачала она головой. В своих огромных пляжных очках, закрывающих пол-лица, тоненькая даже в дублёнке, она удивительно напоминала стрекозу. – Спасибо тебе, Андрюша!
– Привет, привет, Свиридов, – радостно проговорил подошедший невысокий старик в засаленной «аляске», меховых брюках и торбасах – Семён Кобелев. – С гостями приехал? Что, новый следователь? – он кивнул на Лену. – О, а это Андрюха! Что, опять науку делать приехал?
– Он уже не в науке, – сказал грубый Свиридов. – Продался мировому капиталу и скупает в его пользу нашу природу вместе со всеми жителями. Ты тово, берегись, Сёмка, он и тебя купит…
– Во, Андрюха, купи меня! – засмеялся дедушка. – Я плясать могу и даже мал-мала в бубен бить. Могу петь «Широка страна моя родная» на ламутском языке – ты только никому не говори, пусть все думают, что я камлаю. А ещё лучше – купи всё стойбище!
– Вас же уже купили однажды, – с деланным недоумением сказал Свиридов. – Золотопромышленники с «Джулии» говорили же, что всё вам дадут, купят движки, снегоходы, продукты…
– Да они плохо купили как-то, – засмеялся дед Сёмка. – Нет, они всё нам дали, это так. Но снегоходы наши мужики уже разбили, электростанция сломалась, продукты съели. Погляди – может, станцию починишь?
– Вон пусть Андрюха чинит. А лучше новую купит. Вы ему за это что-нибудь пообещаете. А потом так же не сделаете.
– Вам что, нужна электростанция? – вмешалась Лена.
– Ну, нужно, конечно, – дед Сёмка мгновенно, чутьём понял, что в лице Лены он встретил очередного страждущего помочь, приосанился, и на лице его явственно проступила мудрость предков. – Нынче трудно без электричества. Лампочка, мясорубка. Лёха бабке комбайн купил, тесто мешать. И печку корейскую, хлеб печь.
– Это кого же вы так развели? На кухонный комбайн и печь корейскую? Опять золотишников?
– Нет, это Кожарова, – Пётр Кожаров был председателем старательской артели, стоявшей в пятидесяти километрах выше по Хуличану. Колея, по которой мы сегодня тряслись шесть часов, как раз и была дорогой на участок его предприятия, по старой памяти называвшегося «60 лет СССР». – Они ж ездят по нашей земле, значит должны нам. Они нам дофуя чего отдают…
– Бусы индейцам? – вполголоса проговорила Лена.
– Я б не сказал, что бусы, – ответил я, чуть отступив. – По крайней мере, они оказывают свою помощь гораздо более рационально, чем «Джулия».
– Ловко ты, дед Сёмка, дорогу оседлал, – проворчал Свиридов. – На этой дороге иностранный рудник и три артели расположились. Можно оленей не пасти – стой здесь, и тебе сами всё привезут… Я вот возьму выправлю себе бумагу, что тоже ламут, – я же в милиции работаю, мне любые документы сделать можно. Напишу, что я твой брат, поселюсь здесь, ох и выкручу всем руки!
У старика даже слеза навернулась от такой заманчивой перспективы.
– Я здесь живу, как и предки мои жили, – гордо вскинулся дедка Сёмка. – Мой род здесь двести лет стоит. А может, и больше. А ты только тридцать лет как сюда приехал.
– Да ты в жизни оленей не пас, – хмыкнул Свиридов. – Здесь фактория стояла, вот дедка Сёмка при этой фактории истопником работал. Потом фактория сгорела – уже в девяносто третьем. Дедка Сёмка, кто сжёг факторию?
– Как кто, – весело откликнулся старичок. Видимо, воспоминания об этом пожаре нисколько не удручали его. – Известно кто – Чубайс. Потому что электричество плохое было.
– Ага, а в это время истопник Сёмка бухал одеколон с Ходьяло и пропустил этот волнующий момент, – подытожил Свиридов и уже всерьёз сказал: – Ну что у вас там случилось, нах?
– Да, – дедка Сёмка принял деловитый вид, – Коле жопу ножом разрезали.
– И дальше что? – Свиридов чудодейственным образом принял на себя грозный вид унтера Пришибеева.
– Ну чё, чё! – дедка Сёмка понурился. – Пили бражку с Лёхой, подрались, Лёха ему ножом жопу, как яблоко, развалил.
– Так, – Свиридов принял ещё воздуха в лёгкие, приподнялся – и был уже не унтером Пришибеевым, а не менее чем Михаилом Архангелом. – И где этот Лёха, мать-твою-так-и-через-эдак?