– Принеси, Андрюха, они сами по себе не кусаются.
С некоторым трудом я вытащил клинки, глубоко впившиеся в плотное сырое дерево.
– Вот они, – успокоившись, заворчал Свиридов, – настоящая зековская работа! У зека нормы времени не было, любимый ножик он мог годами доделывать. Не было у него потребности – на автобусную остановку идти и на дюжину водки менять. Нет, «на менять» у зека были ножики, но немного другие. А это – ножи «на смерть», сук резать, со своими драться, жизнь свою всеми путями оберегать. Вот этот, – Свиридов поднял двумя пальцами короткий клинок, увенчанный длинной рукоятью из наборного пластика – эбонита, с овальной стальной гайкой в навершии, – ещё сороковых годов, переходил из рук в руки. Делал его легендарный на Колыме мастер Хрипатый с прииска «Лунный». Глядите, идиоты: ничего лишнего, только клинок и ручка! Клинок почти трёхгранный, короткий, чтоб в рукав ложился, толстый – чтоб кинуть можно было без опасения. Баланс… – он сокрушённо махнул рукой. – Да вы и слова такого, небось, не знаете.
– А это, – он поднял второй – классическую «финку» с клинком-«щучкой» и широким долом посреди лезвия, – уже более новая работа, с Тальской зоны. Ну здесь уже мастер халтурил помаленьку. Эти пальцехваты на рукояти явно ни к чему, дань моде, носик спустил сильнее, чем требуется, на рукоять оргстекло пошло… Не, по-старому надо жить, по-старому… Но обрати внимание, Андрюха, – старый милиционер явно считал меня единственным в этой компании, кто способен воспринять его разглагольствования без опасения схватить умственный паралич, – спуски лезвия у всех сделаны прямые. Это потому что народ не ленился, выводил их на камне, часами, может – сутками. Сперва на одном, потом на другом, потом на ремнях брезентовых и лентах транспортёрных. Так и полируется до состояния северного сияния. Которое, кстати, не просто для красоты делается. Полированный нож входит в брюхо, как маслом смазанный. Вон погляди, сколько им лет, а в каждый можно, как в зеркало, посмотреться. Вот это – оружие.
Свиридов повернулся к отчаявшимся ламутам.
– Может, вы мне тогда скажете, что это – инструмент? – и он снова махнул гнутым тесаком перед их глазами. – Вот – инструмент!
На этот раз он извлёк из планшетки на поясе лёгкий охотничий нож – рукоять из чозениевого капа, с односторонней заточкой и прямым обухом – стандартное изделие приполярных мастеров от Оби до Анадыря.
– И делал этот инструмент Федька, ваш земляк с Зырянки. Двуслойная сталь, зонная закалка, сталь с клапана «Шкоды». Узкий, простой, лёгкий. Хоть рыбу шкерить, хоть нарту строгать…
Нож исчез в недрах планшета столь же чудодейственным образом, как и появился. Свиридов снова поднял с верстака изуродованное изделие братьев Алиных (тут я наконец вспомнил, как зовут этих ламутов) и сунул его тому, кто ближе стоял.
– Держи! Ковыряйте им в жопах у себя по очереди! Вот ведь, Андрюха, ничего я с ними сделать не могу. Оружием я это чудовище назвать не могу при всём самом горячем желании, а за халтуру сажать не имею права. Хотя надо бы. В лагере вы бы ножики строгать точно научились. Если б вас раньше не зарезали, конечно. А с такими ножами вам на фабрику надо идти работать, которые ножи в магазины делают. Там, похоже, из таких, как вы, основные мастера и получаются.
И, уничтожив таким образом незадачливых мастеров, он развернулся и зашагал прочь.
– Ты что, таким образом пытаешься направить народную фантазию в конструктивное русло?
– Не знаю я, во что её можно направить, – сплюнул Свиридов, – но, по крайней мере, такую дрянь делать они уже остерегутся. И запирать мне их, надеюсь, придётся за уже более достойные вещи.
Уже когда мы оказались в посёлке, я заметил, что Лена после поездки впала в полнейшую прострацию. Я с ней много не говорил, занявшись своими делами, тем более что было их, как всегда, выше крыши. Но вот уже практически перед самым отъездом, вечером, Лена сказала:
– А их нельзя оставить? Ну так, как есть…
– Уже не получится, – вздохнул я. – Поздно. Эти люди знают, что такое бензин, электричество, двигатель внутреннего сгорания. Кроме того, оставить всё как есть – это значит оставить их без лекарств. А медицинская помощь для этих людей и есть самая главная гарантия существования. Ты что думаешь, до советской власти жизнь туземцев была светла и безоблачна? Да они вымирали сотнями, достаточно было кому-нибудь подхватить какую-нибудь заразу.
– Если ты заметила, все, кто декларирует помощь туземцам, стараются оставить им какие-то материальные подарки. Электростанцию, мотор, тонну бензина. Так вот, то, что сегодня им требуется по-настоящему, – это образование.
– То есть, – аккуратно протянула Лена, – если бы я могла распоряжаться какими-то средствами, то ты бы порекомендовал вложить их в образование?
– Да. Наверное, да, – качнул я головой. – Организовать приезд учителей в стойбища, чтобы они преподавали там по неделе-две. Самая затратная часть – это, конечно, вертолёт, но насчет него можно договориться с нефтяниками. Они обычно помогают, им надо только всё чётко объяснить… Можно, конечно, купить книги, учебники, обучающие игры. Но это всё сделают другие – тот же «Союз Земли». А самое главное здесь для людей – это общение. Вот с ним и надо работать.
Тут что-то щёлкнуло в моей голове.
– Так это значит – у тебя часть денег Протасова? И как долго?
– Всегда были, – просто сказала она. – И не часть. Все деньги. Я просто решала, могу ли тебе доверять.
– Ну-ну. Как это нынче принято говорить, «переспать – это ещё не повод познакомиться»?
– Нет. Не повод, – она совершено серьёзно покачала головой. – Ты мне можешь сказать сейчас, что произошло с Алексеем?
– Он погиб. Просто погиб. Я выяснял обстоятельства.
– Он погиб так, что об этом нельзя говорить?
– А это кому-нибудь нужно? – пожал я плечами. – Огласка обстоятельств его смерти может повлечь за собой большие неприятности в этих краях.
Лена немного подумала.
– Хорошо. Я приму это так, как ты говоришь. Но у меня есть условие.
– ??
– Ты мне поможешь стать такой «перелётной учительницей». А за это я всегда буду возвращаться к тебе.
– Зачем?
– Ведь кто-то должен спасать мужиков от создаваемого ими мира…
Осенью я появился в Хихичане за две недели до приезда моих клиентов.
Две недели были минимальным сроком для качественной подготовки путешествия, которое у них намечалось, – с подъёмом на гору Чегодай, сплавом по Вороньей реке и попутной охотой на сохатых. Шестьсот километров я протрясся на грузовике компании за четырнадцать часов и, естественно, был зол и измучен. Кроме того, на эти шестьсот километров по трассе приходилась всего одна столовая, и я в придачу был голоден. Потому с самого начала я решил заехать в столовую при аэропорте – и, к своему удивлению, увидел на взлётной полосе вертолёт.