После того как Марат рухнул на пол, я навела прицел на Степана и твердо сказала:
– Не дергайся. Иначе будешь следующий.
– Надя? Ты, что ли? – Степан не мог прийти в себя от изумления.
– Надя, Надя… А ты Степа…
– Да, – кивнул Степан, непрерывно переводя полный ужаса взгляд с убитого Марата на пистолет в моей руке.
– Давно не виделись.
– Действительно, давно. Ты уже выписалась?
– Нет. Я еще в больнице лежу, – съязвила я.
– Действительно, глупый вопрос. Если ты здесь, значит, выписалась… А я хотел тебе позвонить.
– Зачем?
– Встретить после выписки.
– Спасибо. Меня уже встретили.
– Марат?
– И еще трое его дружбанов.
– Ты их знала раньше?
– А их не нужно знать. Они всегда найдут повод, чтобы познакомиться.
– Если честно, то я не понимаю, что здесь происходит.
– А тебе и не нужно. Почему этот подонок назвал тебя дядей?
– Потому, что этот подонок – мой племянник, – ответил Степан.
– Родственник, значит!
– Родственник.
– Плохо ты своего племянника воспитал. Человека из него так и не получилось.
– Я его не воспитывал. Его улица воспитала. Просто он очень рано лишился родителей, попал в дурную компанию, потом пристрастился к наркотикам… В общем, покатился по наклонной. Мы с ним редко виделись. Только несколько раз вот здесь, в Швейцарии… – растерянно говорил Степан.
– Лично на меня он произвел отвратительное впечатление.
– Надя, может быть, ты все-таки уберешь пистолет? Я-то тебе плохого ничего не сделаю.
– Не уверена.
– В чем?
– В том, что ты безопасен. Может, ты ничем не отличаешься от своего племянничка. Яблочко от яблони недалеко падает.
– Марат – яблоко не от моей яблони. – Степан бросился к Марату и попытался нащупать у него пульс.
– Я же сказала – не дергайся! Ты что, не понял, что я два раза не предупреждаю? Сейчас пулю схлопочешь!
– Надя, ты хоть понимаешь, что только что убила человека? У него нет пульса. Он мертв. Ему уже ничем не поможешь.
– Вот и хорошо.
– Что хорошего-то?
– Что ему уже ничем не поможешь. Жалко только, что ему не было больно так же, как мне.
Степан поднялся и направился ко мне.
– Отдай пистолет. Он тебе не нужен. Иначе ты наделаешь глупостей.
– Не двигайся! – скомандовала я и сняла пистолет с предохранителя. – Встань лицом к стене!
– Что?
– Что слышал! Встань к стене, я сказала! Руки за голову!
Поняв, что я настроена крайне решительно, Степан покорно повернулся лицом к стене. Я подошла к двери и бросила:
– Там, в колодце, еще три трупа.
– Это все ты?
– Нет, твой племянник. Он прикончил своих корешей ради призрачных денег.
В тот момент, когда я уже хотела выйти из дома, Степан попросил меня остановиться и тихо спросил:
– Ты сейчас куда?
– Какая тебе разница?
– Разница в том, что прямо на моих глазах ты убила моего единственного племянника. А я таких вещей не прощаю. Я хотел бы знать, за что ты его шлепнула.
– За то, что эта сволочь выслеживает людей, которые лечились в клинике, врывается в их жилище и требует денег, – с вызовом ответила я. – Уж тебе-то хорошо известно, как чувствует себя человек после операции. Ты же прекрасно знаешь, как тяжело восстановиться. А я пролежала в больнице почти два года. Я не то что жить боюсь, а даже дышать. И эта скотина била меня по голове и лицу! Я несколько раз теряла сознание! И это при моем-то слабом здоровье! В бессознательном состоянии он привез меня в этот дом и стал требовать, чтобы я сняла все деньги со своего счета в банке. Для него вообще нет ничего святого. Он прикончил своих дружков, мотивируя это тем, что не хочет с ними делиться. А еще он хотел как можно быстрее снять с кредитки мои деньги и дернуть из этой страны, только перед этим решил грохнуть меня как единственную свидетельницу и сбросить в колодец. – Я перевела дух и добавила: – Я и подумать не могла, что бывают такие отморозки, которые промышляют подобным. Следят за людьми, которые выписываются из клиники, и шантажируют их. Что-то я не замечала, чтобы у нас в России у больниц караулили, или у нас лечение не такое дорогое, как здесь? Я, между прочим, два года восстанавливала свой организм, боролась с болезнью, а эта сволочь била меня по голове! Не для того я так долго боролась за свою жизнь, чтобы так быстро с ней распрощаться.
Сама не знаю, что на меня нашло. Но я выстрелила в противоположный угол и, выпустив все патроны из обоймы, подошла к Степану и протянула ему пистолет:
– Держи.
Степан покачал головой, достал носовой платок и вытер пот со лба.
– Мне он ни к чему.
– Ты же сказал, чтобы я его тебе отдала!
– С патронами.
– Значит, он тебе не нужен?
– Сейчас нет. Из пистолета стреляла ты. Ты убила человека, и на нем твои отпечатки пальцев. Ты его здесь не оставляй. Очень серьезная улика. От таких вещей нужно избавляться.
– Выкинуть? – От моей былой уверенности не осталось и следа.
– Думаю, не помешает.
– Хорошо, выкину, – в замешательстве произнесла я.
Только в этот момент я осознала, что несколько минут назад застрелила человека. И пусть этот человек был подонком и подлецом, но ведь никто не давал мне права его убивать. Вообще-то за убийство мне грозит тюрьма… Я же только начала жить…
Сев на порог, я обхватила голову руками, затряслась, как в лихорадке, и заревела.
С тех пор как похоронила Ольгу, я перестала быть сильной… Несмотря на то, что я героически переносила все операции и пролежала в больнице почти два года, была слабым и даже безвольным существом, которое боялось собственной тени и старости.
Я и сама не знаю, зачем то и дело трогала свое лицо. Мне постоянно казалось, что новая кожа сморщится и лицо покроется страшными глубокими морщинами. Ведь я исключение из правил. Я попыталась доказать самой себе, что от возраста можно убежать, если хорошо постараться. Мне было стыдно и больно признаться, что все, что я делала с собою два года, совершала ради Стаса. Разве я сильная, если не могу отказаться от своей любви, которая, вместо того чтобы созидать, меня же разрушает?
И все же, несмотря ни на что, я буду благодарна Стасу за те годы, которые мы провели вместе. Я благодарна ему за надежду, пусть даже не оправданную. Я даже благодарна ему за то, что полностью разрушена и практически убита…