Анна закончила кропотливые приготовления к встрече с женихом и сидела на кровати, сложив руки на коленях, как прилежная ученица. Она покорно ожидала, пока пробьет два часа. Старый механизм тревожно возвестили о том, что день в разгаре, и девушка торопливо покинула свою комнату. Сердце билось так, что, казалось, грудь слегка подпрыгивает в свободном современном платье с заниженной талией, которые стали популярны в двадцатых. Оно было приятного бардового цвета и расшито бисером. Чтобы закончить элегантный образ, воспетый журналами мод, не хватало лишь милой шляпки, защищающей лицо от излишнего внимания, Яшка так и не принес заказ. Не то чтобы Анна желала саботировать материнские старания, она приняла решение быть собой – девушкой, пережившей революцию и меняющейся вместе со страной.
Девушка вошла в столовую. Во главе стола сидела Лидия Васильевна, напоминающая мраморное изваяние. Она мельком взглянула на дочь и, казалось, не заметила бунтарский наряд, однако при ее появлении громко произнесла:
– Глядя на тебя, я чувствую приближение Нового года.
– Почему? – удивилась Анна.
– Если бы твое платье было зеленым, ты была бы похожа на неумело наряженную елку.
По правую руку от Лидии Васильевны сидел молодой мужчина, при появлении Анны он распрямился и начал внимательно изучать ее наряд. Услышав сомнительный комплимент, он торопливо встал и подошел к смущенной девушке, чтобы сопроводить на приготовленное напротив него место, как раз по левую руку от матери.
– Наслышан о вас от Софьи Никитичны, и не только от нее. Если хотя бы половина из того, что о вас говорят, правда, то я сражен, – произнес мужчина мягко. Голос его имел странное свойство раздражать слух собеседника. Анне показалось, что в его словах скрыт некий подтекст, и она тут же попыталась защитить себя:
– Наверное, вас поставили в известность по поводу моего насыщенного прошлого. Теперь его тень преследует меня повсеместно. Да, я не, святая, но поверьте, далека от современной теории стакана воды.
– К чему говорить пошлости? – взбунтовалась Лидия Васильевна, взмахнув руками. Она надеялась, что обед пройдет чинно и благородно, без показательных выступлений дочери и демонстрации дурного характера.
– Как говорят, кто старое помянет, тому глаз вон! – отшутился большевик и деликатно усадил Анну рядом с матерью. Сам же обошел стол так, чтобы не быть за спиной у Лидии Васильевны, и наконец-то занял свое место. Девушке наконец-то представилась возможность, как следует рассмотреть жениха. Лидия Васильевна с детства внушала Анне, что в человеке нет ничего важнее внутреннего мира, но сквозь отталкивающие мужские черты лица было непросто разглядеть хоть что-то притягательное.
– А как же Софья Никитична? Почему она нас не почтила своим присутствием? – уточнила Анна, нарушив долгое молчание.
– Приболела, – ответил Николай Александрович.
– Я так и не поняла, кто она вам? Тетка? – поинтересовалась девушка, рассматривая рытвины на щеках мужчины, кожа на них напоминала поверхность муравейника. Она вдруг представила разлитое по столу варенье на запах, которого из этих маленьких пещерок вылезают крошечные черные насекомые.
– Анна, не вежливо молчать, когда задают вопрос, – подчеркнуто вежливо произнесла мать.
Анна выразительно посмотрела на мать, являющуюся набожной женщиной, но та никак не отреагировала на слова Николая Александровича. Лидия Васильевна позвонила в серебряный колокольчик, лежащий рядом с ее рукой, и через мгновение в столовой появилась Аглая, она поставила посередине красивую супницу, затем торопливо разлила содержимое в тарелки.
– Пережитки прошлого – прислуга, – прокомментировал ее старания Николай Александрович.
– Аглая хорошо готовит. Я ведь этого не умею, и что прикажете, от голода помирать? – пожилая дама с трудом сдерживала приступ злости.
– У нас организованы курсы для дам из, так сказать, высшего общества. Там научат и готовить, и стирать, – произнес мужчина, пробуя фасолевый суп и причмокнув от удовольствия, добавил: – Уверен, у вас получилось бы не хуже!
– Не могли бы мы, милостивый государь, просто отобедать? Сделайте вид, что вы не в тылу врагов, а в гостеприимном доме, где вам рады, – предложила Лидия Васильевна.
– Я вынужден вам напомнить о давно вышедшем декрете, в котором говорится об уничтожении сословий и гражданских чинов. Часть людей, как я вижу, не в состоянии отказаться от прежних привычек, и это прискорбно…
– Невыносимо! – вспылила женщина и встала из-за стола. – Пожалуй, мое присутствие здесь не обязательно, ведь вы пришли ради Анны.
Сославшись на плохое самочувствие, Лидия Васильевна спешно покинула столовую, оставив большевика и дочь наедине. Мужчина поправил поношенный костюм, чуть отодвинулся от стола, и, закинув ногу на ногу и продемонстрировав нечищеную обувь, закурил папиросу.
– Мне говорили, что вы дворянин, – произнесла Анна, едва дыша. Ей было неприятно общество этого человека, она его опасалась, и в голову, как назло, не приходило ни одной стоящей отговорки, благодаря которой она могла бы избавиться от плохо воспитанного кавалера.
– Я не дворянин, а простой человек. После Великой Октябрьской революции привилегированное сословие ликвидировано. Такие люди, как ваша мать, не хотят с этим смириться и живут по старинке…
– Аглая работает здесь по своей воле, ее никто насильно не удерживает, – защитила Анна мать.
– Не усложняйте, это излишне. Я лишь напоминаю, что времена меняются. Думаю, смысла в нашем с вами споре нет.
Гость докурил сигарету и затушил ее в изящную салфетку из тонкого кружева, их Лидия Васильевна позволяла доставать из потайного ящика комода только в особых случаях. Вошла Аглая и, увидев это варварство, чуть не упала в обморок.
– Принесите мне воды, – обратился большевик к кухарке.
– Так велено хозяйкой кофе подать по ее сигналу, – произнесла обиженно женщина, заметив, что к супу почти не притронулись.
– Кофе – буржуйская привычка. Обычный народ, как мы с вами, привык жить без всей этой мишуры, – произнес Николай Александрович, желая найти поддержку в простой русской бабе, вынужденной кому-то прислуживать.
– Оно и видно, – произнесла недовольно раздосадованная женщина, подняв испорченную салфетку. – Сейчас принесу воды, сударь.
Аглая выделила слово «сударь», желая подчеркнуть свое неприятие сложившейся ситуации. Она уважала людей, в доме которых работала, и не желала взгромождаться на баррикады, ради борьбы с невидимыми врагами революции. Язвительное замечание кольнуло гостя, он встрепенулся, с довольного лица вмиг исчезла улыбка. Большевик мрачно уставился на Анну и негромко произнес:
– Что ж… перейдем к делу! Где вы бываете ночами?
– Это допрос?
– Пока нет. Все зависит от вашего ответа.
– Я сплю дома. В своей кровати.