«Чертова Тамарка так невовремя подорвала мой авторитет, — подумала я. — Начну кричать, что пропал ребенок, он бригаду вызовет. А что кричать? И кем представится? Представлюсь собой, — теперь, после спектакля Тамарки, он насторожится, еще и в психушку сдаст меня. А, была не была.»
Я не стала врать и рассказала все, как есть, мол пропал мой сын Санька. Гургенов молчал. Молчал. Думаю, размышлял в какой стадии моя шизофрения. Слишком похоже было на новый приступ.
— Умоляю, — воскликнула я, — найдите для меня хоть минутку. Нам надо срочно встретиться и поговорить. Я в совершенном отчаянии.
— Вы где? — спросил Гургенов.
— В Тамаркином кабинете, — ответила я.
— В офисе Тамары Семеновны?
— Да.
— Там и оставайтесь, — приказал он, и в трубке раздались гудки.
Я замерла, гадая, что теперь будет: кого мне ждать — Гургенова или бригаду психиатрической службы?
На фоне этой мысли были и другие: все о Саньке. Кляла себя за ревность и любопытство. Какого черта я за Женькой следила? Какого черта в ту дыру за ним понеслась? Какого черта собралась с моста топиться? Какого черта раньше американца не спрыгнула?
Вдруг страшно захотелось знать, что плела я Гургенову в день нашего с ним знакомства. Пожалуй, это была единственная полезная мысль. Вспомни я, что плела, и, возможно, появится шанс реабилитироваться. Восстановить доброе имя мне было необходимо, я старательно начала вспоминать.
Ну, так и есть: ничего хорошего не плела. Как раз тогда на моем жизненном горизонте появился наблюдательный Буранов, он-то мне глаза на мужа и открыл. Обратил мое внимание на поведение Женьки, и сразу выяснилось, что нет у меня никакого семейного счастья. Я с ужасом заметила, что Женька мой начал из дома пропадать, я заревновала, вдруг поняла, что он нашел другую, жаждала отомстить и в каждом встречном мужчине пыталась будущего любовника рассмотреть. Вот в такое неудачное время в кабинете моей Тамарки и подвернулся Гургенов, вполне еще молодой и очень привлекательный для любой женщины.
Конечно я тут же, не сходя с места, попыталась его обольстить, несла что-то про свое любвеобилие — откуда бы оно только взялось у меня? Остается лишь надеяться, что остроумие не изменило мне. Если все выглядело серьезно, у Гургенова действительно есть основания меня шизофреничкой считать.
Я даже расстроиться от этой мысли не успела; в кабинет вошла секретарша и сообщила, что меня ждут в приемной.
— Неужели Гургенов? — изумилась я. — Так быстро?
— Не он, — ответила секретарша, — но от него.
Из кресла я катапультировалась прямо в приемную: там действительно поджидали меня головорезы из свиты Гургенова. Их почему-то было трое, будто одному было не по плечу показать дорогу к Гургенову, ну не справился бы один с такой «сложной» задачей. Впрочем, трое так трое, мне все равно.
— Поехали! — скомандовала я.
Однако, головорезы подчиняться мне отказались. Самый огромный из них спокойно на меня посмотрел и спросил:
— Софья Адамовна Мархалева?
— Да-да, это я, хоть и сама уже этому не рада, — притопывая от нетерпения, воскликнула я.
— Поднимите вверх, пожалуйста, руки, — сказал самый огромный.
Я не поверила своим ушам и тупо зависла на нем удивленным взглядом.
— Хенде хох! — вдруг гаркнул второй головорез, и мои руки сами собой взметнулись.
Огромный дал знак, и двое верзил засновали своими лапищами по моему телу.
«Оружие ищут, — подумала я. — Не доверяют козлы!»
Облапав меня с ног до головы, они вывернули карманы моей куртки — на пол упала визитка Доферти. Один из троих поднял визитку, покрутил, протянул огромному. Тот бегло пробежал по ней глазами и вернул визитку мне.
«Зачем, спрашивается, глазами бегал? — ехидно усмехнулась своим мыслям я. — Можно подумать, что-то понял. Там же по-английски.»
— Все в порядке, — сказал он, — идите за нами.
И я тут же вырвалась вперед.
Я бежала, а головорезы Гургенова спокойно топали за мной. Выскочив на улицу, я закрутилась по тротуару, как озабоченный блохами Тузик за своим хвостом: куда? Куда?! Куда!!!
Головорезы подхватили меня под руки и буквально внесли в широкий и длинный автомобиль, медленно выкатившийся из-за угла. Не знаю почему, я начала рваться обратно, хотя, автомобиль был хорош.
Признаться, таких автомобилей я раньше не видала и сходу не смогла его марку определить. Да мне и не до этого было, я негодовала и пыталась выразить головорезам свое «фи», они же заталкивали меня на заднее сиденье и затолкали. Желая выйти, я решительно схватилась за ручку двери и почувствовала на своем плече чью-то теплую руку. Оглянулась — Гургенов с доброй тревогой смотрел на меня.
— Здрасте, — сказала я, оставив и головорезов и дверную ручку в покое. — Не думала, что вы сами приедете за мной.
— Я понял, что дело срочное, — ответил Гургенов, давая водителю знак трогать.
— Срочное, очень срочное, — залепетала я.
— Тогда сразу и рассказывайте.
Я заглянула в глаза Гургенова, стараясь понять, что он за человек. Порой для этого годятся и глаза. У Гургенова они были странные: разного цвета. Один — карий, другой зеленый. Разные, но добрые глаза.
И с чего вдруг он, такой важный и занятой человек, решил откликнуться на мой отчаянный зов?
Изменила бы себе, если бы не задала ему этот вопрос. Гургенов спокойно ответил:
— Когда женщина просит о помощи, мужчина не должен отказывать.
«Вот он, восточный человек! — подумала я, загораясь надеждой. — Такой обязательно моего сына найдет, моего Санечку, моего ангелочка.»
Вдохновленная этой мыслью, я подробно рассказала Гургенову все, начиная с того момента, как увидела любовницу мужа, стелившую постель, и заканчивая звонком Тамарки. Умолчала лишь о рвущемся в любовники Буранове.
— Ваш муж не знает о случившемся? — удивился Гургенов.
— Нет, — ответила я. — Даже думать о нем не хочу. Говорю же, я влюбилась в другого, в американца. Он, правда, странный какой-то. Даже подозреваю, что он шпион. Агент ЦРУ. Но мой муж ничем не лучше — он изменил мне!
Брови Гургенова поползли вверх, выражая удивление, которое, впрочем, плавно переросло в задумчивость. Наконец он изрек:
— Красота кукушки в ее пении, красота женщины в ее чистой преданности мужу. Там, где есть преданность, нет места измене.