– Вашу квартиру действительно не мешало бы немного обставить, – сказала она. – Где вы обычно сидите, когда у вас собирается больше трех человек?

– Не знаю, – отозвался он. – Я здесь редко бываю. Целый день работаю, возвращаюсь усталый и сразу ложусь.

Поль окончательно запуталась в своих суждениях об этом мальчике. Внешностью не кокетничает, работает целый день… Она чуть было не спросила: «А чем вы занимаетесь?» – но удержалась. Такое любопытство было не в ее духе.

– Я стажируюсь у адвоката, – продолжал Симон. – Приходится много работать, ложиться в полночь, вставать на рассвете…

– Сейчас десять, – заметила Поль.

– Сегодня утром моего главного клиента гильотинировали, – протянул он.

Поль вздрогнула. Он не подымал глаз.

– Боже мой! – воскликнула она. – И он умер?

Оба расхохотались. Он поднялся и взял с камина сигарету.

– Нет, правда, я работаю не особенно много, недостаточно много. Вот вы зато в десять часов уже на ногах, готовы заняться нашей мерзкой гостиной, я вас просто уважаю.

Он взволнованно зашагал по комнате.

– Успокойтесь, – посоветовала Поль.

Она вдруг пришла в хорошее расположение духа, даже развеселилась. И даже начала бояться появления матери Симона.

– Пойду оденусь, – сказал Симон. – Я быстро. Подождите меня.

* * *

Целый час она провела с мадам Ван ден Беш, которая с утра явно находилась не в духе и держалась скорее сурово; разработала вместе с ней сложный проект меблировки квартиры и, спускаясь по лестнице, радостно строила финансовые планы, совершенно забыв о существовании Симона. По-прежнему лил дождь, Поль уже подняла было руку, желая остановить такси, как вдруг подкатил маленький, низенький автомобильчик. Симон открыл дверцу.

– Может быть, я вас подвезу? Я как раз еду в контору.

Ясно было, что он прождал ее целый час, но его заговорщический вид растрогал Поль. Согнувшись чуть ли не вдвое, она с трудом влезла в машину и улыбнулась.

– Мне нужно на авеню Матиньон.

– С мамой договорились?

– Вполне. В самое ближайшее время вы будете отдыхать после своих трудов на мягких кушетках. А вы из-за меня не очень запоздаете? Уже начало двенадцатого. Времени более чем достаточно, чтобы гильотинировать весь свет.

– У меня времени сколько угодно, – угрюмо отозвался он.

– Я вовсе не собираюсь над вами смеяться, – мягко произнесла она, – просто у меня прекрасное настроение: у меня были денежные заботы, а благодаря вашей маме все благополучно разрешится.

– Пускай только она вам вперед заплатит, – посоветовал он, – она у нас ужасно жадная.

– Так о родителях говорить не полагается, – сказала Поль.

– Мне не десять лет.

– Сколько же?

– Двадцать пять. А вам?

– Тридцать девять.

Он присвистнул так непочтительно, что она чуть было не рассердилась, но тут же засмеялась.

– Почему вы смеетесь?

– Вы присвистнули так восхищенно.

– Представьте, я куда более восхищен, чем вы полагаете, – ответил он и так нежно поглядел на Поль, что ей стало неловко.

«Дворники» ритмично скользили по смотровому стеклу, не справляясь с напором дождя, и она невольно подумала, как это Симон ухитряется вести машину. Садясь рядом с ним, она порвала чулок; она чувствовала себя чудесно веселой в этом неудобном автомобильчике, рядом с этим незнакомым, явно заинтересовавшимся ею юношей, под этим дождем, пробивавшимся даже внутрь и оставлявшим пятна на ее светлом пальто.

Она начала что-то мурлыкать; сначала она уплатит налоги, потом пошлет ежемесячную сумму матери, рассчитается с магазином, и у нее останется… ей вдруг расхотелось считать дальше. Да и Симон вел машину слишком быстро. Она вспомнила Роже, минувшую ночь и помрачнела.

– Вы бы не согласились как-нибудь позавтракать со мной?

Симон выпалил эту фразу одним духом, не глядя в ее сторону. На мгновение ее охватил панический страх. Она его совсем не знает, придется волей-неволей поддерживать разговор, расспрашивать, стараться войти в чью-то незнакомую жизнь. Она попыталась отбиться.

– В ближайшие дни не знаю, слишком много работы.

– Ну что ж, ничего не поделаешь, – отозвался он.

Настаивать он не стал. Поль взглянула на него; теперь он вел машину медленнее и даже как-то меланхолично. Она достала сигарету, он протянул ей зажигалку. Кисти рук у него были мальчишеские, очень худые и комично вылезали из рукавов пиджака спортивного покроя. «При такой внешности не следует одеваться под траппера», – подумала она, и ей вдруг захотелось заняться его туалетом. Он воплощал собой тот тип юноши, который внушает материнские чувства женщинам ее возраста.

– Мне сюда, – сказала она.

Он молча вышел из машины, открыл дверцу. Вид у него был надутый и печальный.

– Еще раз спасибо, – сказала она.

– Не за что!

Она шагнула к подъезду и оглянулась. Он смотрел ей вслед, неподвижно стоя у машины.

Глава 3

Чуть ли не четверть часа Симон искал, куда бы приткнуть машину, и наконец поставил ее в полукилометре от своей конторы. Он работал у одного приятеля своей матери, знаменитого и ужасно противного адвоката, терпеливо сносившего все выходки Симона по причинам, о которых юноша предпочитал не думать. Временами ему страстно хотелось довести своего шефа до белого каления, да мешала лень. Ступив на тротуар, он ушиб ногу и тотчас же захромал с покорно-томным видом. Женщины оглядывались ему вслед, и Симон физически, спиной чувствовал, что они думают про себя: «Как жаль, такой молоденький, такой красавец – и калека!» Хотя внешность не прибавляла ему самоуверенности, он с облегчением твердил про себя: «У меня ни за что не хватило бы духу быть уродом». И при этой мысли ему мерещилось аскетическое существование то ли в качестве отверженного художника, то ли пастуха в Ландах.

Прихрамывая, он вошел в контору, и старая мадемуазель Алис бросила на него полуласковый, полускептический взгляд. Ей были известны все фокусы Симона, она относилась к ним снисходительно, но сокрушалась. При такой внешности и живом уме он мог бы стать знаменитым адвокатом, будь у него хоть на грош серьезности. Он приветствовал ее преувеличенно торжественным поклоном и уселся за свой стол.

– С чего это вы вдруг захромали?

– Я не по-настоящему. Ну, кто там кого укокошил сегодня ночью? Неужели же мне никогда не попадется прекрасное стопроцентное преступление, что-нибудь действительно ужасное?

– Вас утром три раза спрашивали. Сейчас половина двенадцатого.

Слово «спрашивали» означало, что спрашивал Симона сам шеф. Симон поглядел на дверь.