– Они там обопьются, – сказал я, имея в виду сцену у моста и жалея сержанта, поддавшегося гипнозу.
– Аристарх свою норму знает, – сказал дон Кристобаль. – И полицейские, и мои раздолбаи в тарантасе останутся в хорошей физической и психологической форме и будут готовы действовать. И тех, и других выпивка только объединила.
– Почему информация об утреннем позорище не будет просачиваться из города? – спросил я, возвращаясь к разговору в кабинете градоначальника.
– Потому, что Ольмаполь теперь немного подвинут во времени. И ещё это время слегка искажено. В итоге получился своеобразный фильтр. И состояние этого фильтра постоянно отслеживается.
– Подвинуто и искажено вами?
– Да, я подвинул.
– А другие сведения? Скажем, надо мне позвонить в соседний город…
– Звоните сколько угодно. Все остальные сведения, сообщения передаются в прежнем режиме.
Прошло ещё с полчаса. Я взглянул на испанца.
– По-моему, вы ошиблись. Никто никуда не собирается бежать.
– Ещё рано, – ответил тот. – Добрым людям надо отскрестись от дерьма, облиться парфюмом, собраться в дорогу. Ещё не вечер.
Но вот уже и вечер наступил, солнце опустилось за горизонт, в городе вспыхнуло электричество, а ничего не происходило. Только обычные машины проезжали, минуя шлагбаумы постов.
– Напрасно вы это затеяли! – становилось совсем уж невмоготу, и я не знал, куда деваться от безделья. – Люди напуганы и сидят по домам за семью замками.
– Ничего не напрасно. Вот подождите… А, гляньте, вот и первая ласточка!
На дороге к мосту через Ольму показался чёрный «майбах».
– Посмотрим, как всё будет происходить.
Стакан только что обернулся по полному кругу, и Аристарх уже хотел влить в него очередную дозу, как и его внимание привлёк чёрный лимузин.
– Вася, – сказал он собутыльнику, – притормози-ка вон ту тачку.
Сержант отдал распоряжение. Шлагбаум принял горизонтальное положение. Один из полицейских показал жезлом, чтобы автомобиль остановился впритык к тарантасу.
В салоне «майбаха» находились четверо: мужчина, женщина и двое детей лет двенадцати и пятнадцати – целое семейство. Человек, сидевший за рулём, опустил боковое стекло.
– В чём дело?
Взяв под козырёк, старший поста представился.
– Куда путь держим? – спросил он водителя.
– В Дёмино. На дачу.
– Пожалуйста, все – выйдите из машины.
– Я прокурор города Штивтин!
– Замечательно. Выходите. Откройте багажник.
– Вы не имеете права!
– Имею. И вам это хорошо известно. Убедительно прошу – откройте.
– Вы за это ответите!
– Отвечу. Исаев, Дедюхин, приступайте.
Полицейские со знанием дела бегло провели досмотр и выгрузили багаж. Позади тарантаса выстроился ряд сумок, саквояжей и барсеток. В одни были аккуратно уложены изящные коробочки с ювелирными изделиями: кольцами, браслетами, заколками, подвесками, цепочками из золота, платины и серебра, многие – со вставками из драгоценных камней. В другие – золотые, палладиевые и платиновые слитки. В третьи – золотые монеты разных времён и народов. В четвёртые – плотные увесистые пачки рублей, долларов, фунтов и евро.
– Вы что, всё это у себя на даче собирались закопать? – спросил сержант Малевин.
– Это… Это я за всю жизнь накопил, – запинаясь, проговорил прокурор. – Вы не должны забирать. Это моё…
– Завтра! – гаркнули во всё горло из тарантаса. – Завтра, штифт ты этакий, придёшь за своим добром на Ольминское поле! Знаешь, где находится? Перед зданием мэрии! Запомнишь?
– Зачем такая неделикатность, Аристарх? – сказал Малевин и с поддельным сочувствием улыбнулся прокурору. – Человеку и без того было несладко. Шутка ли, целый день купаться в чане с нечистотами! – сорокоградусная развязала сержанту язык. Он помахал рукой возле носа: – Фу, до сих пор воняет! Надо было бригаду банщиков поднанять, чтобы отодрали как следует.
Каждую фразу командира застава сопровождала громким хохотом.
– Гляньте только на него – морду-то как настропалил. Не знамши, подумаешь, будто святой стоит.
– Давай-давай, поворачивай оглобли! – с ещё большей злобой закричал Аристарх. – Да не забудь отдать долги вовремя, чтобы тебе потом не настучали палками по пяткам.
Прокурорская машина стала разворачиваться обратно в город, а молодцы дона Кристобаля и полицейские стали соображать ещё по одной.
– Он дурак, что ли, – сказал младший сержант Исаев, занюхав водку огуречным кружочком, – такие средства в наличке держать?
– Не переживай за прокурора, Федя! – Аристарх хлопнул полицейского по плечу. – На банковских счетах у него в сто раз больше. То, что ты увидел, – это всего лишь на мелкие текущие расходы.
– И где на даче такие богатства можно спрятать?
– Захочешь – спрячешь. Да не на дачу наш обвинитель навострился, а на берег Чёрного моря. Там у него под Сочи небольшой двухэтажный коттеджик о пятнадцать комнаток имеется. Вот он в этом домике и собирался переждать, пока у нас тут всё утрясётся.
Едва прокурор отъехал, как остановили следующую машину, за ней ещё одну, и скоро вся бригада, забыв о куреве и выпивке, уже вовсю трудилась, выгребая золото и дензнаки. Ахнуть не успели, а груда саквояжей и чемоданов уже превратилась в высоченный курган.
Нечто подобное происходило и на других выездах из города. Раза три или четыре, правда, за большую мзду, полицейские хотели было пропустить беглецов за черту города, но люди дона Кристобаля бдительности не теряли; щелчок кнутом поперёк спины или по ляжкам, и страж порядка моментально вновь становился честным добросовестным исполнителем полученных инструкций.
Молва быстро разнесла, что творится на пропускных постах, и многосотенные человеческие валы хлынули к лодочным станциям, чтобы на лодках переправиться через Ольму.
Но дон Кристобаль всё предусмотрел. На подступах к пристаням весело проводили время ещё несколько групп кудрявых молодцов с длинными арапниками в руках. Отобрав у беглецов злато, серебро и прочие богатства, они хлёсткими жгучими ударами заворачивали их обратно в городские улицы.
В десять утра воскресенья на Ольминском поле открылась выставка сокровищ, изъятых в ходе ночной операции. Пятнадцать или двадцать прилично одетых смуглолицых чичероне сопровождали группы любопытствующих от одного денежно-золотого развала до другого и многословно рассказывали, у кого что было отобрано и при каких обстоятельствах нажито. Звучали фамилии всё тех же лиц, днём раньше фигурировавших на злополучных телегах.
– И всё же это не более чем тысячная доля общего объёма награбленного, – охотно поясняли чичероне.