Указывающая посмотрела на него неодобрительно, но ничего не сказала, и следующая игла вошла под кожу чуть ниже, теперь уже безболезненно.
– Это должно помочь.
– Зачем ты шаутту? Почему идешь на Талорис?
– Он украл у меня кое-что. Ребенка. Девочку.
Пружина помолчал, осознавая услышанное.
– Сколько лет твоей дочери?
– У указывающих не может быть детей. Она не моя в полном смысле этого слова. Найденыш. Мой муж привез ее с северных ферм. Единственная, кто выжил после зимней лихорадки. Эта болезнь в тот год убила многих.
– Мне жаль.
– Поверь, мне тоже.
Паром плыл, опережая рассвет.
Шлепал большими колесами по воде, обходил мели и острые, на мгновение показывающиеся из волн камни. Хрюли, недовольные тем, что их разбудили раньше времени и выгнали на холод из теплого хлева, сердито сопели и неохотно перебирали лапами в беговом круге, благодаря которому вращались водяные колеса. Иногда один или другой зверь тяжело вздыхал, почти как человек, уставший от жизни, и тогда на них покрикивала паромщица.
Тэо смог наконец-то заснуть. Он забылся на весь день и часть ночи, до тех пор пока они не пристали к берегу. Иглы Шерон сделали свое дело, прогнали кошмары. Акробат воспользовался подвернувшейся возможностью отдохнуть и грезил на палубе корабля, завернувшись в теплое серо-коричневое шерстяное одеяло, которое добыла для него указывающая на одной из остановок.
Сейчас он сидел не шевелясь, глядя на только-только появившееся, бледное холодное солнце. Лавиани как обычно торчала на носу и, судя по ее виду, пребывала в мрачной меланхолии. Шерон все еще спала, накрывшись алым плащом и положив под щеку ладошку. Пружина осторожно накрыл ее своим одеялом, отошел в сторону. Они были единственными пассажирами на борту.
Паромщица, ее звали Скела, совсем еще молодая девушка с двумя коротенькими косичками и треугольным личиком, на котором выделялись большущие светло-серые глаза, стояла у штурвала и отдавала приказы двум помощникам, присматривающим за хрюлями.
Утро выдалось очень холодным и туманным. Поначалу тот полз над удивительно спокойной водой фьорда, скользя над ней, словно конькобежец по льду, затем внезапно встал на дыбы, как дикий конь из просторных степей Лоскутного королевства.
Лоснящиеся хрюли в беговом круге, слушаясь команд, пошли медленнее, скорость упала. Помощник забрался на нос и выпустил в небо ручного альбатроса. Дымчатая птица распахнула огромные крылья и растворилась в молоке. Спустя минуту раздался ее крик справа, и девушка тут же крутанула штурвал в ту сторону.
Теперь они двигались, полагаясь лишь на дрессированную птицу, обходя невидимые в тумане скалы и опасные мели.
Через час проснулась Шерон, вымученно улыбнулась акробату, ежась от утренней свежести. Ее окликнула паромщица:
– Выпейте кипятка, госпожа! – Лицо у нее было задорное и смешливое. Было видно, что девчонка обожает свою работу.
Указывающей налили кружку горячей воды, бросили туда сухой малины, положили немного меда, и, грея о нее руки, та с удовольствием пила быстро остывающий напиток. Тэо также получил свою порцию, а Лавиани отказалась, отрицательно мотнув головой.
Она предпочитала помалкивать и на все расспросы указывающей о шаутте отвечала односложно, а затем и вовсе сказала, что не на допросе и, если ту что-то интересует, пусть пристает к акробату.
Туман начал подниматься и менее чем за полчаса превратился в низкие, капризные облака, грозящие в любой момент прорваться дождем. День сразу же стал серым и унылым, таким же, как и десятки других его осенних братьев.
– О чем думаешь? – спросил Тэо у Шерон, когда та стояла, опираясь на перила, и смотрела в воду.
– О юге. Ты много путешествуешь, Тэо?
– Приходится. Цирк это дорога.
– Когда я была маленькой девочкой, то мечтала повидать мир. Яркий и цветущий. О нем так много писали в книгах, что мне давал отец. И я решила, что когда вырасту, то отправлюсь в путешествие.
Он внимательно посмотрел на нее, слушая, как кричат в небе чайки-поморники.
– Что же тебя остановило?
– Дар указывающей. Он проявился у меня в девять лет, и о путешествиях пришлось забыть навсегда. В тот день я стала взрослой.
– Дар навсегда привязал тебя к Нимаду. – Пружина все прекрасно понял.
Шерон улыбнулась:
– Мне нравилась эта жизнь. Я для нее создана. Но детские мечты никуда не делись…
– А твой муж сейчас остался в городе?
– Он умер.
– Извини.
Разговор затих сам собой.
Паром неспешно плюхал колесами, полз в широких морских протоках меж многочисленных скалистых островов, лежавших на воде, словно горсть хаотично рассыпанных семян гречихи. Большие и маленькие, поросшие лесом и мхом, с тихими бухтами и обломками того, что в другую эпоху, много-много лет назад, было городами – они оказывались перед Тэо, безмолвные и равнодушные, а затем исчезали за кормой.
Корабль плыл целый день, трижды заходя в поселки по берегам фьорда, чтобы сменить уставших хрюлей на свежих. Последний участок пути перед ночевкой преодолели уже в кромешном мраке, и дорогу снова указывал альбатрос.
– Не помешаю? – спросила Шерон у Лавиани.
Та, мрачная и раздраженная, что ее побеспокоили, дернула плечом:
– Сколько плыть до Аранта?
– Четыре дня. Если море будет таким же спокойным.
– Единственная дорога в Талорис – через столицу? – Сойке не нравился долгий путь.
– Арант ближе к этому острову, чем мы сейчас. Так что, хочешь ты этого или нет, нам придется ехать через него.
– А как мы переплывем пролив Проклятых?
– Я решу эту проблему.
– Нас отвезут?
– На Талорис? Сомневаюсь, что кто-нибудь согласится. Я умею управлять лодкой. И ботом, – неохотно призналась она, вспоминая, как Димитр учил ее.
– Но лодку еще надо найти.
– Указывающей не откажут. На чем переплыть пролив, мы найдем. Не сомневайся.
Лавиани кивнула, показывая, что вопрос исчерпан, и посмотрела на стоявшего в отдалении Тэо:
– Кстати, я все еще озадачена, как ты спокойно восприняла рисунок на спине нашего общего друга. Ну, и то, что согласилась взять нас на Талорис. Думала, тебя придется уговаривать.
– Трое могут выжить там, где погибнет один. Я не против вашей компании.
– Ты странная, девочка. Готова рисковать жизнью ради чужого ребенка.
– У тебя есть дети?
Лавиани долго молчала, слушая плеск ходовых колес. И ответила, удивляясь сама себе:
– Был когда-то сын. Он давно уже мертв.