Но на внимательное отношение к достойной того трагедии машины Хлебова у капитана не было времени. Ведь перед ним по-прежнему серел танк врага — с виду целый.
Нет, что-то в этом танке изменилось…
Но что именно?
Первым как следует разглядел супостата внимательный Чориев.
— Ты полбашни ему снес, командир, клянусь тысячей ташкентских девственниц! Там капец всем пришел!
Растов дал увеличение.
Черт возьми, он и правда попал!
Снаряд пришелся под верхнюю кромку башенной крыши.
Он сбрил ее полностью, распоров сверхпрочные швы молекулярной склейки и прихватив за компанию почти всю оптику.
С зазубренного края свисала окровавленная рука с клонскими армейскими часами.
«Неужели только мехвод остался?» — с робкой надеждой подумал Растов.
Но нет.
Выстрелы загремели неожиданно.
Первый…
Второй…
Третий… И сразу четвертый…
Теперь клон бил одиночными. И до невероятия прицельно.
Своей мишенью методичный гад избрал последнюю уцелевшую машину из взвода Хлебова, а именно — танк номер 305.
Первый же выстрел оторвал «триста пятому» правую гусеницу.
Второй снес башню с упитанным российским орлом.
Третий выбил из-под днища фонтан красной грязи.
Ну а четвертый проделал в лобовой броне дыру размером с грейпфрут.
— Что за шайтан?! — возмутился Чориев. — Мне снится это?!
— Мне снится то же самое, брат, — тихо отозвался Фомин.
За время этого обмена репликами Чориев успел выстрелить дважды, а Растов, оторопевший не меньше вверенных ему бойцов, — обнаружить на экранах кругового обзора целого и невредимого Хлебова.
Залитый кровью с ног до головы чернокожий лейтенант бежал по земле на четвереньках — шустро, как младенец-переросток. Но двигался он куда-то совсем не туда, куда следовало бы, а его пухлые губы шевелились, будто он говорил вслух с травинками…
«Контузия», — подумал Растов.
От разбитого «триста второго» к Хлебову приближались, и тоже ползком, трое.
Растов машинально отметил, что все спасенные танкисты находятся в зоне эффективного огня пулеметов серого «Рахша».
Клоны всегда в таких ситуациях открывали огонь. Они имели приказ хладнокровно выбивать дорогой личный состав врага и выполняли его с прилежным упоением.
Но пулеметы этого «Рахша» почему-то молчали.
Растов, впрочем, не сомневался в том, что это случайность. Либо механизм заклинило, либо патроны кончились, либо стрелок-оператор молится Ахурамазде и надиктовывает на планшет мемуар «Как я разводил педали злонравным друджвантам». Вот сейчас он надиктовывать закончит — и…
Впрочем, если серьезно, то стрелок-оператор мог быть и мертв: кого-то же они все-таки в башне сейчас прикончили — наводчика, командира, стрелка-оператора?!
А Чориев, как назло, все никак не мог добить вертлявого клона, который только что развернул башню прямиком на их машину!
Дистанция была такой, что промахнуться не представлялось возможным. И вопрос был лишь в том, кто успеет выстрелить первым.
Но на приборной панели полыхнул алый транспарант системы «Кольчуга», парсер взвизгнул: «Ракеты на подлете!» — а Фомин, в который раз продемонстрировав сверхчеловеческие рефлексы, резко бросил бронированную тушу назад.
Поэтому снаряд, выпущенный Чориевым, пошел к цели с метровым смещением. И с двухметровой ошибкой пришли в расчетную точку оба последних снаряда клонского аса.
Карбид-вольфрамовое жало оскользнулось о броню растовского Т-10 и зарылось в землю на глубину артезианских вод.
На этом бой для них закончился.
Через секунду позицию разгромленного взвода Хлебова накрыли разрывы клонских ракет, Растов получил категорический приказ комбата уходить в джунгли, и бронированные гиганты, заслужившие честь полагать себя непобежденными, один за другим рванули к спасительной опушке джунглей — напоенных влагой, залитых неприязненным сумраком, инопланетных.
Январь, 2622 г. Лесхоз «Биобаланс» Планета Грозный, система Секунда
Как и рассчитывали отцы-командиры, в джунглях танкам Растова удалось оторваться от преследователей.
На пять с плюсом сработали саперы.
Подрывы управляемых фугасов завалили лесные просеки, перегородив дорогу клонским танкам шлагбаумами неохватной толщины.
А когда самые ретивые, двинувшие было в объезд, нарвались на минное поле и разом взлетели на воздух три танка в нелепом городском камуфляже, осторожный адмирал Рашнар Ардари, руководивший операцией лично, отдал стоп-приказ, присовокупив к нему пару крепких выражений, смысл которых сводился к краткому «Пролюбили — значит пролюбили».
Восемь избитых, израненных машин — все, что осталось от роты Растова, — благополучно растворились в густых запахах рано отходящего ко сну леса.
Спустя четыре часа ночного марша по данным ПНВ и коротковолновых радаров мехвод Фомин заглушил мотор перед воротами лесхоза «Биобаланс».
Как ни странно, лесхоз оказался обитаем — открывать ворота пришкандыбал колоритный старик лет восьмидесяти со шкиперской бородкой, в линялой майке цвета хаки и шортах-камуфляжках с десятком накладных карманов. На шее егеря красовалось ожерелье из зубов местного красногривого волка, а мускулистые, густо татуированные плечи и шея намекали: старик прожил бурную жизнь, в которой находилось место всякому, в том числе, возможно, и не вполне законопослушному поведению.
— Милости прошу, родные! — Хозяин лесхоза просиял фарфоровыми зубами сквозь реденькие седые усы.
— Здорово, батя, — устало кивнул Растов. — Хорошо, что мы «родные»… А вот если бы это клоны оказались?
— Один хрен открывать надо… Зачем мне выломанные ворота? — Старик продемонстрировал живой практический ум. И добавил: — Зовите меня Ипполит.
— А отчество?
— За каким лядом тебе мое отчество, сынок? — отмахнулся егерь.
Ипполит оказался чрезвычайно полезен.
Начать с того, что он помог загнать в пустующий ангар из-под пожарной техники два танка, а третьему отвел место в конюшнях (в лесхозе было принято охотиться на лошадях). Затем егерь отвел Растова и мехводов в джунгли, где они вместе подобрали укрытия для остальных пяти танков среди ближайших буреломов, сплошь затянутых лианами.
Эту вылазку Ипполит украсил зарисовками о кровожадных повадках местного зверья.
Растова особенно поразил рассказ об исполинском леомангусте, который всегда затаскивает свою жертву на самую вершину дерева перед тем, как съесть…