А за рестораном, если двинуться дальше по песку, все как всегда. Несколько бунгало из дерева на коротких сваях, пальмы, склоненные над пляжем…
— Это тот пляж, в самом центре которого — похожая на несуразный стеклянный куб дискотека с совершенно космическим оборудованием, — вспомнил я. — Они еще к ночи выставляют перед ней, на песок, матрасики, рядом с каждым горит лампочка. И выносят к этим лампочкам весьма приблизительные мартини и попросту позорные «маргариты».
— Дискотека, — задумался Евгений. — Куда же от нее денешься, рано или поздно. Но она в противоположном конце пляжа. Хозяйство этих двоих — за маленьким мысом, отдельно от прочих, в абсолютной тишине. Когда Лиза и Александр только начинали свое дело, дискотек на острове не было. Там вообще почти ничего не было. Ну, кроме хорошей воды из скважины. И электричества от генератора. Да и сегодня все припасы на Ко Фай возят на небольших лодках. Большие суда не пристанут — мелко. А если в проливчике между островами начинается шторм, то день-другой приходится обходиться без припасов вообще. Но поскольку всегда были такие люди… такие, понимаешь ли, странные люди, которым хочется оказаться как можно дальше от дискотек и туристических воплей, то они переплывали с рюкзаками на лодках на совершенно голый тогда Ко Фай и селились в одном из элементарных таких бунгало у самой кромки моря. Где нет ничего, кроме тишины. Сейчас, между прочим, пронесся слух: Лизе и Александру спокойно дает здоровенный кредит «Чароен бэнк». Чтобы они построили новый отель на другом острове. Редкий в этой стране случай, для русских то есть… А «Последний пляж» они все равно оставляют себе, пятнадцать страшненьких снаружи бунгало, как домики Бабы-яги, но абсолютно идеальных внутри, с полным набором удовольствий. Особое место. Тихое. И видел бы ты, какие люди туда приезжают. Уголок миллионеров. Тишина и шум прибоя без дискотек сегодня стоят очень больших денег… Прием, похоже, заканчивается, как насчет стаканчика виски в баре за углом?
Я оглянулся: Лиза, в ее серо-зеленом обтягивающем шелке, говорила уже с кем-то другим. Сколько ей лет? Может быть, тридцать пять, но с этой кожей и этим почти неподвижным лицом…
— Она за угол не придет, — немилосердно добавил Евгений. — Потому что не пьет. Александр тоже. А вот прочие участники приема, истомленные соками, — вполне возможно. Но хоть начало всей этой истории с Лизой могу успеть рассказать. А история хорошая.
Слова «начало истории» не означают, конечно, почти ничего, но… Таиландская часть истории Лизы начиналась, возможно, с Максика — ее коллеги по «БИК-туру», одного из трех российских гигантов, которые принимают здесь туристов. То есть — имеют в стране постоянный штат русских служащих, не считая местных.
Лиза, Максик и еще несколько человек этим штатом и были. Но если служащие высшего ранга подбивали балансы, проводили экскурсии — а это серьезное дело, потому что турист ведь может что-то и спросить, — то Лиза и Максик стояли в офисе в Паттае на ступеньку ниже. То есть, собственно, на самой нижней из ступенек.
Лиза и Максик ездили в аэропорт и обратно, встречали и провожали группы.
Что означало очень скромную жизнь и только одну привилегию — комнаты в трехзвездном «Ашари», над офисом. Лиза жила в комнате с некоей Нонной, поодиночке селили только старших менеджеров. Максик жил временно один, потому что мальчика ему в пару просто не было.
Максик погибал без рыжей Лизы, впрочем, погибал и с ней. Он прогуливал ее — платил за два автобусных билета в Бангкок (и обратно), они ели там на улице, Максик уже знал, что она трезво оценивает размер его зарплаты, как и своей, поэтому не станет заманивать его без особого повода даже в очень скромный ресторанчик, здесь можно не беспокоиться.
И еще он водил ее в Бангкоке по магазинам, где Лиза, в очередной раз подчиняясь его уговорам, хватала что-то разноцветное с плечиков, заносила в примерочную. Максик поджидал ее у кабинки. Иногда она примеряла какие-нибудь шорты — тогда он рассматривал ее мелькавшие ниже дверцы босые ноги с мозолями, поднималась то одна, то другая. Иногда это было платье; в любом случае Лиза выходила затем из кабинки, с болтающимся сбоку ярлычком, делала полный оборот и смотрела на Максика вопросительно и строго.
Он постоянно подсовывал ей платья на размер больше или чересчур прозрачные, чтобы можно было увидеть через проймы подмышек мягкую веснушчатую кожу ее груди или линию трусов и тяжелые полушария ниже, когда она поворачивалась перед ним.
Оба знали, что покупать она ничего не будет (знали или чувствовали это и продавщицы). Он, впрочем, набирался решимости дождаться зарплаты и сделать ей подарок, но пока что она ходила по Паттае и Бангкоку всего в трех платьях. Одно белое, уже чуть пожелтевшее, с зелеными цветами по хлопку, второе на тонких бретельках, выше угловатых коленок, третье — льняное, серо-зеленое, похожее по очертаниям на цветок, очень красивое, как казалось ему. Еще были шорты и две майки — кажется, всё.
Максик был единственным, с кем Лиза хоть о чем-то говорила и куда-то ходила. С Максиком было спокойно. Она ощущала, что с этим молодым человеком ложиться в постель необязательно, по крайней мере пока что. Можно было еще долго позволять ему эти сцены в примерочных, это было как минимум лучше, чем лежать на кровати в номере и ждать, когда придет Нонна, разговаривать с которой было совсем не о чем.
Максик понимал, что Лизе он не очень нравится — небольшой, тоненький молодой человек, без героического облика или биографии. Он рассчитывал на привыкание, на случай (стаканчик чего-то крепкого или запах цветов магнолии), да просто на силу времени, ведь других мужчин рядом с Лизой совершенно точно не было.
Вряд ли он мог себе представить, что ее в тот период жизни не интересовали мужчины вообще. Он был первым, с кем она ходила на прогулки, после нескольких незаметно пролетевших лет — когда она обходилась без мужчин полностью. И это было счастье Максика, что он не мог себе такого вообразить. Потому что для Лизы мужчина — в смысле того создания, которое иногда оказывается рядом в постели, — это был человек, или воспоминание о человеке, который приносит сначала маленькие бумажные пакетики травки, а потом белого порошка, на последний никогда не хватает денег. Десятипроцентная же скидка тоже была связана с понятием «мужчина». Точнее, грязное, кисло пахнущее животное, то ли Кеша, то ли Леша, то ли его друг или друзья. Поодиночке и вместе. Что они вытворяли за эти десять процентов, вообразить было неприятно, да и сложно, потому что в какой-то момент уже трудно было отличить мутные видения — а они были отчетливы, вплоть до ощущений на коже, ощущений внутри собственного тела — от того, что происходило на самом деле. Лиза помнила, впрочем, что очень часто это зарабатывание скидки как-то было связано с унитазом, вообще туалетом, который пахнул ржавой водой, и с многим прочим.
Все это происходило, по большей части, в городе Гусь-Посадский, недостаточно большом, чтобы оттуда не хотелось убежать в Москву, но не таком уж маленьком, чтобы там не организовалась в какой-то момент перевалочная база на пути белого порошка от таджиков к москвичам.
Это с тех пор Лизу начинало мелко трясти от вида шприца — даже если такое происходило в поликлинике. Это с тех пор она перестала прикасаться к какому угодно алкоголю — пить, после того что она испытала в тот период своей жизни, было бессмысленно или страшно, потому что потерять даже на секунду контроль над собственным разумом она боялась больше всего.