«Супер!»
«Спасибо. Каждый сезон моего реалити-шоу начинается с постановочного эпизода. Такое мини-кино, в котором рассказывается, при каких обстоятельствах был спрятан клад. И где именно. В «Острове сокровищ» зрители увидят корвет капитана Флинта и пиратов. В «Копях царя Соломона» — Алана Квотермейна и его храбрых товарищей, за которыми гонятся чернокожие хранители сокровища. В «Эльдорадо» — отряд испанских конкистадоров… А, я тебе не говорил? Четвертый сезон будет называться «Эльдорадо». Съемки в перуанских горах. Ноэто еще не скоро. Высокобюджетная съемка. А «пилот» был сравнительно дешевый. Делался в забайкальской тайге».
Креативщик прервал рассказ и выпустил ладонь девочки.
«Рука у тебя согрелась. Тебе уже не очень страшно?»
«Очень, — буркнула девочка. — Хоть бы свет дали, гады».
«Ничего, без света даже лучше. Легче представить, как всё это было. Ты за меня больше не держись. Забудь, что ты застряла в лифте. Включи воображение…»
Серия «Золотой эшелон» начинается с игровой заставки. Съемка идет черно-белая, тонированная под старую кинохронику.
Представь себе.
Сибирская зима. Ветер гонит поземку вдоль железнодорожного пути, на котором стоит длинный состав. В темноте мигают огоньки населенного пункта.
Появляется титр.
Станция Зима.
Восточно-Сибирская железная дорога.
Последняя ночь 1919 года
Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!
Семь вспышек, семь выстрелов. Кто-то, высунувшись из тамбура, высадил обойму в черное небо. Пьяные голоса в вагоне закричали «Ура!».
Стрелял распаренный офицер в кителе нараспашку. Мимо него протиснулся и спустился по ступенькам пожилой очкастый капитан в башлыке.
— Лахов, вы куда? Сейчас кукушка двенадцать раз прокукует. Новый год! — сказал ему распаренный.
Донесся гитарный перебор, кто-то внутри с чувством вывел:
Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда.
Хор нестройно подхватил:
Офицерские разъезды
Занимали города!
— Дайте выйти. — Капитан спрыгнул. — Двенадцать часов — время обхода. Новый год подождет.
Он пошел вдоль поезда размеренной походкой. Снег скрипел у него под каблуками.
Вдоль насыпи пылали костры. Около них грелись солдаты оцепления, собравшись группками. Там тоже пили и пели.
Капитан покосился в ту сторону, вздохнул и пробормотал: «Разболтались, скоты».
У соседнего вагона, прислонившись к стенке, стоял присыпанный снежной трухой часовой. Завидев офицера, не без труда выпрямился, взял на плечо винтовку с примкнутым штыком. Икнул. Лахов потянул носом, принюхиваясь, но ничего не сказал.
Поднялся по лесенке.
Вагон был устроен необычно. Примерно половину занимало открытое пространство: вдоль стен лежаки и ружейные шкафы, драный стол с лампой. За столом, обхватив голову руками, сидел человек с двумя серебряными звездочками на погоне.
— А, вы, — хмуро сказал он, поднимаясь. — Проверяете? Нормально всё. Мои у костра. Новый год отмечают. В салон-вагоне весело?
— Дым коромыслом.
Капитан прошел в середину. Там была установлена прочная стальная решетка, за ней глухая дверь. Проверяющий осмотрел пломбу. Не оборачиваясь, спросил:
— Ключ от двери?
— Здесь, здесь. У меня.
Начальник вагонохранилища вытянул из-под гимнастерки цепочку, на которой висел ключ.
— Смотрю я на вас, господин капитан, и удивляюсь. Всё разваливается к черту, а вам хоть бы что. Если мы еще как-то держимся, то из-за таких, как вы. Вопрос, надо ли держаться? Может, пускай лучше всё уже развалится?
Капитан отрезал:
— Лирика. А мы люди военные. С Новым годом вас.
— И вас туда же, — пробурчал подпоручик. Снова сел в ту же позу.
Точно так же очкастый обошел еще несколько вагонов. Перед каждым стоял постовой, внутри дежурил офицер. Один из них лыка не вязал. Сменить его было некем, поэтому Лахов временно изъял у него ключ от двери хранилища и устроил нарушителю дисциплины выволочку.
— Чего ждать от нижних чинов, если вы подаете такой пример! Стыдитесь!
Поручик покачивался, смотрел на контролера мутно.
— Хотите застрелюсь? — сказал он, то ли издеваясь, то ли всерьез. — Все одно конец.
Капитан плюнул и вышел.
У следующего вагона приседал-приплясывал не солдат с винтовкой, а унтер в добротном полушубке. Правый рукав был пустой, просунут под ремень портупеи.
— Ночь-ноченька, — приговаривал он, выпуская облачка пара. — Невестушка моя, жданая-гаданая…
— Вахмистр Семенчук? — спросил подошедший капитан. — С кем разговариваешь?
Унтер вытянулся.
— Сам с собой, ваше благородие.
— А часовой где?
— Упился, змей. Прогнал его с глаз долой. Завтра проспится, ряху начищу. А пока вот сам.
— Это правильно.
В вагоне за столом сидел молоденький прапорщик, читал книгу.
Проверяющий покосился на страницу, увидел, что это стихи. Дернул усом, но воздержался от комментариев.
Проверил пломбу на решетке. Попросил показать ключ. У прапорщика он оказался в заднем кармане брюк.
— Сергей Никифорович, долго мы еще тут стоим, не знаете? — спросил юноша.
— Пока не получим приказ.
— А потом куда?
— Наверно, в Иркутск. Если он еще…
Капитан не договорил.
— А из Иркутска? Во Владивосток? Потом уже некуда…
— Послушайте, Левицкий. В каждом вагоне одно и то же нытье! Надоело. Я главный хранитель, а не верховный правитель. Надо исполнять службу. Иначе свихнемся. Ясно?
— Ясно…
— С Новым годом. Бог даст — не последний, — без особенной надежды сказал на прощанье главный хранитель.
Увы. Новый 1920 год для него закончился уже через минуту. Когда капитан спустился в снежное кружево, он не увидел на посту непьющего вахмистра.
— Семенчук! Ты где?
— Здесь я, — раздалось сзади.
Из-за угла, от тормозной площадки шагнул Семенчук и ударил офицера ножом в спину. Тот ойкнул удивленно и жалобно, хотел обернуться. Но убийца обхватил его сзади единственной рукой за горло и прошептал:
— Тихо, милай. Тихо.
Уложил обмякшее тело на землю, зашарил по карманам, за пазухой. Достал ключ, потом еще один. Поднес к фонарю, покачивающемуся на ветру. Первый ключ был тот, что покойник отобрал у пьяного поручика из другого вагона.