— Выгнали из школы. Что с ним еще делать… Но вот спички на потолке… До этого даже у нас недодумались. Кстати, интересно, как у них такое получилось? Ты, случайно, друг сердечный, не знаешь?
Я помотал головой.
— Старостин сказал, что, наверное, нечистая сила.
— Обязательно, — кивнул папа, берясь за вилку. — Не иначе сам старик Хоттабыч к вам в школу наведался.
— И еще, что, может быть, это все экстрасексы виноваты.
— Кто-о виноват? — поднял брови папа.
— Экстрасексы… — неуверенно повторил я.
— А, — иронически усмехнулся он. — Экстрасенсы, наверное?
— Ага…
— «Ага», сынок, в Батуми баню держал. Интеллигентные люди говорят «да».
— Да.
— Ты вот, кстати, зря так… — серьезно сказала отцу мама. — Тут Ольга Ефимовна недавно рассказывала… У нее колено разболелось…
— И что? При чем тут колено Ольги Ефимовны?
— Ну вот, дай рассказать. Она — к одному врачу, к другому, куда только ни ходила. Все лекарства перепробовала — ничего не помогает. Колено болит и болит. А тут ей посоветовали к экстрасенсу обратиться. Пришла. Этот экстрасенс усадил ее перед собой и смотрит внимательно на колено. И, представляешь, колено, говорит, теплым становится. Ольга Ефимовна рассказывает. Я, говорит, член партии, материалист. Но колено-то нагревается от одного взгляда.
— Ясно, — перебил ее папа. — Значит, этот экстрасенс, который Ольгу Ефимовну лечил, в их убортресте побывал. Захотелось ему, чтобы у Андрюши в школе спички висели на потолке.
— Нет, но я имела в виду….
— Слушай, — папа уже обратился ко мне. — Ты доел? Чай попил? Иди-ка лучше музыкой позанимайся! Нечего тут балбесничать!
Я встал, сказал «спасибо» и поплелся к пианино, которое за два года мне уже надоело.
Через два дня мы, «гвардейцы кардинала», снова встретились за гаражами. Дул холодный ветер. Под ногами сердито шуршали опавшие листья. Старостин в тот день не смог написать контрольную по русскому языку. Нам задали просклонять в творительном падеже сложные числительные: 13, 15, 23. У Старостина получилось «тринадцатютями», «пятнадцатютями» «двадцатьюмитрями», и ему вкатили двойку. Но вид у него в тот день все равно был очень довольный. Мы радовались нашей первой победе.
Старостин поздравил нас с удачным завершением операции «Сортир» и сообщил, что всех представит к награде. Нам троим он пообещал медали, а себе — орден. — Голосуем! Кто за?
— Как на пионерском собрании, — скривился Барсуков.
— А почему это нам медали, а тебе одному — орден? — недовольно спросил Скачков.
— Как это? — удивился Старостин. — Я все придумал, я спички подбрасывал. Ты ведь только надпись написал. А Барсук с Аствацем вообще на шухере стояли и все. Барсук, скажи!
— Ладно! — махнул рукой Барсуков. — Пусть у Мишки орден будет.
— Кто за? — снова спросил Старостин.
Мы с Барсуковым подняли вверх руки. Скачков сказал, что он не против, но воздерживается.
— Большинством голосов принято! — торжественно объявил Старостин и взялся за портфель. — Пошли, пацаны, по домам. Собрание объявляю закрытым.
— Погоди, — серьезно остановил его Барсуков. — У нас с Антохой есть один план.
Старостин наклонил голову.
— Какой?
— Стырить у Зайца портфель и спрятать его куда-нибудь, чтоб она не нашла.
— Может, не надо? — попросил я.
— Идея суперская! — восхитился Старостин. — Завтра и стырим. Так ей и надо, дуре!
— Завтра опасно, — рассудительно заметил Скачков. — Пусть пройдет две недели.
— Ладно! — поддержал Старостин. — Это будет наше дело номер два. Операция называется «Заячий портфель»! А то она такая наглая ходит, а Скачку замечание тогда вкатили.
Мой опус еще не закончился, дорогие читатели, и вам еще предстоит прочитать про «Операцию № 2», но я уже снова предвижу недовольные лица критиков.
— Бессюжетно! — скажут они мне.
Да ладно…
— Рыхлая композиция!
Да, рыхлая… Ну так что ж? Встаньте к зеркалу боком и присмотритесь. У многих из вас тоже, как говорится, обнаружится «рыхлая композиция».
Или… нет… не будем переходить на личности…
Просто оглянитесь вокруг…
Я вот смотрю из окна дома номер девять. Типовые постройки, укрывшие здание метро, торговые павильоны, овал стадиона, срезанный зданием бассейна, водонапорная башня, две трубы, парк…
Да тут вообще нет никакой композиции… даже самой рыхлой…
Или вот:
— Автор злоупотребляет однотипными сценами допросов, которым подвергают детей.
В самую точку.
Спорить не стану.
Злоупотребляю и буду в этом упорствовать.
— А что, неужели в нашей жизни нет ничего другого? — оживим немного нашего критика.
Почему нет? Много чего есть…
Есть красные колеса, остановка в пустыне, есть письма римскому другу и турецкому султану, есть тендерные исследования и гранты, есть нефть и есть газ, есть офисные работники, принимающие таблетки, и охваченные сомнением мистические библиотекари, есть степные боги, есть нефтяные венеры и священные монстры, есть журавли и есть карлики, есть сказки про людей и не про людей, есть… словом, всего не упомнишь.
Но на самом деле, в глубине всего этого, существует только она — сцена допроса, приправленная дурно пахнущими идеалами и липким страхом. А все события, коими так богата наша жизнь, — всего лишь ее безнадежные отражения. Даже наш разговор с вами: ваши вопросы и мои ответы.
Оглянитесь еще раз и убедитесь. Все вокруг друг друга допрашивают. Учителя — детей, родители — учителей, дети, когда вырастают, — родителей, начальники — подчиненных, подчиненные — своих подчиненных, жены — мужей, мужья — жен, вахтеры — посетителей, гардеробщики — публику, покупатели — продавцов, пассажиры — водителей, контролеры — пассажиров, и только президента никто не допрашивает, а милиция допрашивает всех.
Инна Заяц, которой «гвардейцы кардинала» решили отомстить, появилась в нашем классе всего год назад. Помню, я пришел домой и объявил родителям, что у нас теперь в классе есть новенькая — Инна Заяц. На это папа рассмеялся и сказал, что у Инны — подозрительно русская фамилия. Что он имел в виду, я, честно говоря, не понял. Но мама сделала ему замечание, чтобы он прекратил «свои антисемитские выходки» и не морочил ребенку голову.
— Нет, Верочка, ну в самом деле, — оправдывался папа. — Есть такие фамилии — подозрительно русские. Например, Заяц, Волк, Школьник, Учитель, Кремень.