— Будь я на ее месте, — ехидно заметил Витя, кивнув в их сторону, — я бы попробовал его поцеловать. Вдруг старая жаба в прекрасного принца превратится?
— Слушай, Витя, — сказал я очень спокойно. — Ты просто много выпил и мало ел. Может, он и вправду жаба, но она здесь ни при чем.
Витя усмехнулся и дружелюбно похлопал меня по плечу.
— А ты, Аствацатуров, все такой же. Ни капельки не изменился. Сейчас разведешь свою марксистскую бодягу, которую ты в книжках вычитал, про среду и про общество. Потом скажешь, что у нас в России настоящих мужчин не осталось…
— Это тоже, — отозвался я, проигнорировав его иронию. — Но, возможно, женщины просто так устроены…
— Как устроены? — хохотнул Витя.
— Ну… — я немного смутился и говорил неуверенно. — Устроены так, что тянутся к биологически активным особям другого пола.
— Или своего пола, — перебил меня Витя. — Ты как-то забыл о таком маленьком нюансе.
— Неважно…
— Неважно?! — вспыхнул Витя. — О чем ты вообще говоришь? Какая биологическая активность?! Этот старый пень на ладан дышит. Ему давно на кладбище прогулы проставляют!
Витин напор всегда заставлял меня решительнее обороняться. А его раздражительность только придавала моему голосу спокойствие.
— А если это любовь? — предположил я.
— Да пошел ты…
— Во-первых, — проигнорировал я Витину невоспитанность, — он еще на наших похоронах пламенную речь произнесет, да так, что все разрыдаются. А во-вторых, биологическая активность в том мире, где мы с тобой, Витя, живем, определяется степенью социального успеха. Этот старый пердун успешен — вот в чем дело.
Я приподнял бокал, приглашая Витю присоединиться и выпить со мной.
— Ну и черт с ним, — согласился Витя, почему-то внезапно повеселев. — Давай-ка лучше выпьем. И поедим заодно. Смотри, как эти твои биологически активные особи на бутерброды нацелились. Того и гляди нам ничего не останется. Ты ведь, Аствацатуров, не болтать сюда пришел.
— Это уж точно.
Мы немного поели, выпили вина, вспомнили общих знакомых и скоро распрощались. Явился, наконец, Витин редактор, и они, отойдя к огромному окну с широкими подоконниками, принялись о чем-то горячо спорить.
Я так увлекся описанием фуршета, что совершенно забыл о главном действующем лице, бельгийском писателе NN. Попутно хотел бы заметить, что это лицо — я вам его уже описал — каждой своей чертой просто обречено на то, чтобы быть забытым. Я, помнится, оставил NN у мраморной колонны, возле которой он стоял, тщетно пытаясь укусить бутерброд.
Теперь попробуем вернуть нашего персонажа в то самое место действия, откуда его столь беспардонным образом выставили. То есть я сам его и выставил. Ну что же. Ошибки надо исправлять. Повествователь может кого-то потерять, что-то упустить из виду, что-то как следует не разглядеть, но автору, даже начинающему, такое совершенно непозволительно.
После того как Витя меня покинул, моим вниманием завладела брюнетка-переводчица, которая, представившись Эммой («А вы, как я понимаю, Андрей? — Правильно понимаете»), сказала, что хочет познакомить меня с NN.
— Прямо сейчас? — спросил я, плохо скрыв отсутствие энтузиазма.
— Не обязательно, — деловым тоном ответила Эмма. — Завтра мы все ужинаем в ресторане гостиницы «Октябрьская». В семь часов. Приходите. Там и познакомитесь.
— А как…
— На входе, — поморщившись, перебила она меня, — скажете, что идете на ужин по приглашению международного культурного центра. Вас пропустят и проведут к нашему столику.
— Спасибо, Эмма. Но, вы знаете, проблема в том, что мы с ним вряд ли сможем пообщаться. Я ведь не говорю по-французски.
— Пустяки, — махнула она рукой. — Прекрасно сможете. NN знает английский. Приходите. Будет интересно.
Эмма ошиблась. Или соврала. Интересно не было. Ничуть. Хотя NN и в самом деле довольно сносно объяснялся на английском. Никто из присутствующих за ужином (нас оказалось человек десять) решительно не мог взять в толк, о чем с ним разговаривать. Мы пытались подобрать подходящую тему, чтобы как-то развлечь гостя, но все наши усилия были напрасны. Проще, наверное, было заставить заговорить солонку на столе. NN почти не реагировал на реплики собеседников. Он большей частью молчал и вяло ковырялся вилкой сначала в салате, а затем в мясном рулете. Иногда он принимался курить сигареты, очень вонючие, и при этом рассеянно озирался по сторонам, разглядывая людей за соседними столиками и останавливаясь на женщинах чуть дольше, чем того требовало приличие. Лицо его на протяжении всего вечера сохраняло выражение скучной покорности человека, которого провидение заставило вопреки его воле постичь все тайны мира, открыть все двери, проплыть моря (да что там моря — океаны!), прожить несколько жизней, сорвать у голубой реки мистический цветок, умереть и вернуться подобно эпическому герою из мира мертвых. Его взгляд словно говорил: все в мире опознано, названо, пронумеровано, и люди ничуть не изменились за те несколько тысячелетий, что я их знаю.
Однако я заметил, что с каждым выпитым бокалом литературный мэтр делался оживленнее и все чаще подавал реплики. Он начинал напоминать ребенка с замедленным развитием речи, который попал в кабинет опытного педагога-логопеда и стал делать успехи. Но к этому моменту ужин уже всех порядком утомил. Известный издатель с супругой и два журналиста вежливо откланялись. Остальные тоже собирались уходить. Посреди общего разговора, вялого и явно подходившего к концу, NN неожиданно повернулся к Эмме и что-то тихо сказал ей на ухо. Я сидел рядом с ней и на всякий случай отодвинулся, чтобы никто не заподозрил, и прежде всего высокий гость, будто я люблю совать нос не в свои дела — а я ведь и впрямь это люблю (кто ж не любит?). Эмма, заметив мои неловкие телодвижения, слушая NN, сделала мне знак рукой, подзывающий и дающий понять, что их беседа решительно не носит никакой интимности. Покивав писателю и что-то быстро по-французски шепнув ему в ответ, Эмма обратилась ко мне:
— Андрей! Тут наш гость, — она широко улыбнулась, — выразил желание погулять по городу. В компании гида ему почему-то неинтересно. Видимо, нужно что-то менее формальное. Может, вы согласитесь с ним пройтись? Завтра, например. Если у вас, конечно, есть свободное время. Знаете что, Андрей, — оживилась она, — садитесь-ка на мое место. Поговорите с ним сами. А я пока пойду к администратору, рассчитаюсь.
Я, мысленно вздохнув, подсел поближе к NN и всем своим видом выразил заинтересованность.
— Мне Эмма сказала, что у вас найдется немного времени, которое вы мне могли бы уделить? — вежливо осведомился писатель.
— К вашим услугам, — ответил я, улыбнувшись. — Можем погулять, пройтись по центру… там, где вы еще не были.
На лице моего собеседника появилось выражение растерянности.