Витя полез в карман за телефоном, чтобы продемонстрировать эпистолярные шедевры, присланные Кристиной, но я удержал его от этого, сказав, что верю на слово, и тут нет ничего удивительного, потому что женщины все одинаковы в своей переменчивости и непредсказуемости.
— И что этой суке было надо? — сокрушался Витя. — Почему она все время скандалила? Не понимаю… Я же все ей покупал — мебель, шмотки. В Турцию каждое лето возил. Даже в цирк с ней таскался… По ее, естественно, просьбе, ты же сам понимаешь, так что нечего ржать. И что ей теперь от меня надо? Зачем я тебе это все рассказываю?
«Не знаю, Витя. Я и не слушаю. Нельзя вглядываться в бессмыслицу, в бесконечность, в сердце тьмы, в старое, просящееся на помойку зеркало с облезшей амальгамой. Если взглянул — то все. Тебе крышка. Посмотрел ей в глаза — и сразу умер. Сошел с ума. Спрут поцеловал тебя в губы. Тебя укусил малярийный комар или энцефалитный клещ. Теперь ты камень, вызывающий омерзение, тошнотворная вещь в себе, точнее, вещь-в-ней, вымершая стеллерова корова, желтый карлик, ртутная торичеллева пустота, крылоногий Персей, проигравший первую же схватку с Горгоной. Не будь кретином, не подымай веки, не отвечай на ее звонки, сотри ее письма. Убей…»
— Не знаю, Витя. Ей, наверное, не хватало внимания. Им всегда его не хватает. Но сейчас тебе лучше держаться от нее подальше. А вообще-то…
Тут наш разговор прервала рослая блондинка, стоявшая до этого рядом, спиной к нам. Она повернулась, и глубокий вырез ее красного вечернего платья явил мне и Вите пышное великолепие молочных форм. Я осекся на полуслове.
(«Тебе чего, лошадь?»)
— Андрей Алексеевич! Здравствуйте! Вы нам в прошлом году лекции читали, — пропела она, встретив наши удивленные взгляды, и, поправив волосы, насмешливо поинтересовалась: — Надеюсь, вы меня помните? Мне Сэлинджер на экзамене попался.
Я смутился. Нет, я не помнил, и, судя по выражению на лице блондинки, угадавшей мою забывчивость, это было явным свинством.
— Меня Алена зовут.
— Алена, — зачем-то повторил я. — А это Витя, мой старый друг.
Витя буркнул в ответ что-то нечленораздельное, что, мол, таких как ты, Аствацатуров, друзей — за одно место да в музей, и взял с тарелки очередной бутерброд.
Алена коротко кивнула ему и тут же снова повернулась ко мне:
— Я ваши лекции слушала на филфаке.
Мне пришлось в ответ вежливо улыбнуться.
Пауза.
— Мы здесь вдвоем с мужем.
(«От счастья бы не обосраться…»)
Последовала пауза, еще более долгая, чем предыдущая.
— А кто у нас муж? — игриво спросил я, неожиданно почувствовав, что для продолжения беседы и, главное, для ее скорейшего окончания от меня потребуются некоторые усилия.
— Он американец. Американский дипломат, — обрадовалась продолжению разговора девушка Алена. — Раньше он в Швейцарии работал, а теперь вот здесь. Мы месяц назад поженились.
(«Вот оно, значит, как».)
Разговор явно придавал ей уверенность в себе.
— Хотите, я вас познакомлю?
(«Дрожу от нетерпения».)
Я, разумеется, хотел. Тем более, это заманчивое предложение прозвучало не как вопрос (вопросительный знак я оставил как память об уроках русской грамматики в школе, которые я ненавидел всем своим подростковым сердцем)… оно прозвучало не как вопрос, а было произнесено приказным тоном человека, долгое время находившегося на ответственном посту руководителя и привыкшего отдавать распоряжения.
Алена отошла и буквально через несколько секунд вернулась под ручку с высоким пожилым господином. На вид господину было лет шестьдесят. Не меньше. Алене он скорее годился в дедушки, чем в мужья. Седые волосы, аккуратно уложенные и обильно обработанные гелем, строгий дорогой костюм, галстук-бабочка и толстый перстень на мизинце правой руки, которую он тотчас же мне протянул, покровительственно улыбнувшись.
— Мой муж, Брайен Томпсон, — торжественно сказала Алена.
— Andrey, — ответил я, улыбнувшись в ответ. — Nice to meet you, Mr. Thompson [1] .
— Brian, just Brian [2] , — замахал руками мистер Томпсон.
Витя тоже поздоровался. Мистер Томпсон, точнее, Брайен, подал руку и ему, все с той же улыбкой.
Дальнейший разговор, во время которого Витя ел бутерброд, происходил на английском.
— Вы в университете преподаете? — вежливо осведомился мистер Томпсон.
(«Тебе не все равно?…Странные все-таки у некоторых животных имена… обидные какие-то… „козел“, „выхухоль“, „вомбат“, „морж“, а вот у птиц, наоборот, величественные: „орел“, „фламинго“, „журавль“, „лебедь“. Несправедливо это».)
— Пока да.
— Пока? — удивился мистер Томпсон.
(«Если я когда-нибудь заведу себя попугая, то непременно назову его „Тузик“, чтобы все по-честному».)
— Зарплата маленькая.
— Да, — вздохнул он. — Но ведь теперь у вас есть частные колледжи, гранты…
— Не для всех. По крайней мере, не для меня.
Разговор едва начался и тут же почему-то вдруг начал меня раздражать. Во всяком случае, продолжать его у меня не было никакого желания. Мне захотелось снова вернуться к еде и вину. Я беспомощно оглянулся на Витю. Он невозмутимо дожевывал очередной бутерброд и, судя по выражению на его лице, готов был приступить к следующему.
— Андрей был нашим любимым преподавателем, — встряла Алена. — Я тебе, Брайен, о нем рассказывала. Помнишь?
(«Да плевать я на вас обоих хотел, морды ослиные. В туалет хочется».)
Мистер Томпсон ласково улыбнулся ей в ответ и развел руками — получилось очень гостеприимно.
— Ну, ребята, — сказал он, театрально выдержав административную паузу. — Мы вас теперь оставим. Нас с Аленой ждет одна важная встреча.
(«Уф! Вали уже на свою встречу. И лошадь свою уводи. Нет, стоят как вкопанные. Когда же они сдристнут отсюда?»)
— Приятно было познакомиться, — произнес, наконец, мистер Томпсон. Он легонько пожал мне руку и на прощание дружески добавил, видимо, желая показаться особенно любезным: — Спасибо, Андрей, за то, что воспитали для меня такую замечательную девочку.
(«На здоровье, придурок».)
— Обращайтесь еще к нему, — саркастически пошутил Витя и, толкнув меня плечом, добавил уже по-русски: — Он вам подгонит еще, подлинней, помоложе.
(«Дурак… Зачем?»)
Алена вспыхнула и хотела было что-то сказать, но сдержалась.
Молодожены отошли в сторону и влились в кружок, состоящий в основном из похожих друг на друга мужчин в костюмах.