— Неужели?
— Ему тоже будет полезно проветриться. Вот уж кто молчать не будет. Его, наоборот, поди останови!
В девятом часу утра во вторник Алун открыл багажник машины, которую обычно называл «семейным автомобилем» или даже «нашим семейным автомобилем», но только когда поблизости не было Рианнон. Уиверы собирались в Бирдартир. Чарли и Софи должны были подъехать туда на следующий день к обеду, и все четверо планировали вернуться поздно вечером в пятницу.
Накануне Алун позвонил Келлан-Дэвисам, чтобы сообщить о грядущем путешествии. Так как в это время Гвен ждали на кофе у Шан Смит, а Малькольм наверняка уже ушел в «Библию», попытка была заранее обречена на провал, но позволяла считать, что Алун не сумел дозвониться. Питеру велели приезжать, когда захочет, даже без предупреждения, и тот, немного поворчав по поводу дурацкой валлийской манеры приглашать гостей, буркнул, что, может, и выберется. Тарка Джонса, который вначале категорически отказывался брать на себя ответственность, уговорили записать номер соседей по фамилии Гомер (у Дая в коттедже телефона отродясь не было).
Алун не стал откидывать крышку багажника по-мальчишески резко, как обязательно сделал бы, будь рядом хоть один зритель, не важно кто — безработный выпускник школы или высокопоставленный чиновник с телевидения. Первым делом в багажник отправилась картонная коробка с выпивкой: шотландское виски двенадцатилетней выдержки, дорогая питьевая вода, чтобы его разбавлять, джин, тоник, бутылка редкого «Линье-Аквавита» из Осло, не такой редкий «Бейлис» (якобы для Рианнон, а на самом деле для всех), по бутылке «Асти Спуманте» и малаги (только для Рианнон), четыре большие бутылки крепкого светлого пива, завернутые в мокрую газетную бумагу (для самого Алуна), остатки кофейного ликера и прочая дрянь, которую он не решился выбросить. Рядом лег ящик с маринованным филе сельди, копчеными устрицами, икрой пинагора и другими деликатесами, которыми принято закусывать аквавит. Сверху Алун аккуратно пристроил плоский бумажный пакет с новым кашемировым свитером и две спортивные рубашки в нераспечатанных упаковках.
Любые путешествия, включая поездки на похороны, наполняли Алуна радостным предвкушением, и не только потому, что никогда не знаешь, с чем столкнешься, скажем, в каком-нибудь Блайнай-Фестиниоге. С возрастом ему все больше нравилось открывать новое, как бы жестоко он ни обходился со старым. Впрочем, нынешняя экспедиция ничего такого не сулила: в его тайной записной книжке не было ни одного адреса в Бирдартире или окрестностях. Сейчас Алун радовался, просто предвкушая поездку в автомобиле: он не уставал напоминать лондонским друзьям, что в тридцатых годах в Южном Уэльсе это было событием. Быстро и весело уложив первую часть поклажи, он покончил со второй, не такой приятной: постельным бельем и подушками, собранными Рианнон после того, как она позвонила Даю в магазин. Оставшиеся вещи Алун запихивал в машину гораздо медленнее.
Первой он положил пишущую машинку: не электрическую из кабинета, великолепный образец японской офисной техники, а портативную итальянскую (Алун под настроение называл ее акустической моделью). Затем последовала еще одна картонная коробка, далеко не такая элегантная, как та, что с напитками. В этой лежали книги и бумаги. Среди книг был «Краткий оксфордский словарь английского языка», потрепанный «Тезаурус» Роже, «Y Geiriadur Mawr» — «Большой валлийско-английский и англо-валлийский словарь», «Церкви Корси» преподобного Тидфила Мередита — компиляция, примечательная своим golygydd ymgynghorol, [41] работа по кельтской мифологии Сефтона-Уильямса и полное собрание стихотворений Бридана. Последнюю книгу Алун почти всегда возил с собой из лицемерного пиетета — притворялся, будто не может без нее обойтись. Брать ее в эту поездку было в лучшем случае бесполезно, ну разве только для того, чтобы шокировать Чарли, Софи и, возможно, Питера. Остальное содержимое коробки состояло из бумаги для пишущей машинки, сорока шести страниц романа, о котором знала только Рианнон, и нескольких листков с заметками.
Алун собирался поработать с рукописью, но никому об этом не говорил, хотя думал уже давно. Он настрочил сорок шесть страниц за шесть дней весной, когда тот урод с Би-би-си чуть ли не в последнюю минуту отменил радиопередачу о валлийском нонконформистском сознании, которую Алуну предстояло подготовить и записать; с тех пор роман не продвинулся ни на йоту. Теперь, под гнетом возложенного на себя добровольного обязательства провести некоторое время вдали от мира, и не придумав благовидного предлога улизнуть, Алун решил продолжить мучительный труд над книгой. Первые страницы (возможно, с небольшими переделками) должны были стать началом единственного по-настоящему серьезного произведения в прозе, какое он написал со школьных времен. В более оптимистичном настроении Алун заменял «единственное настоящее» на «самое»: самое серьезное произведение в прозе и так далее. Как бы то ни было, он понимал: практически все зависит от того, что удастся сделать из этих сорока шести страниц за два-три часа.
В общем, неудивительно, что Алун убирал вместилище своих творческих планов в багажник с особой аккуратностью. Тем не менее он испытывал странное чувство, не имеющее ничего общего с литературными замыслами, разве только совсем немного похожее на волнение, которое испытываешь перед тем, как шагнуть в неизвестность.
— Я всегда был истребителем, — пробормотал Алун с вызовом и добавил, понизив голос: — Вернее, легким бомбардировщиком среднего радиуса действия, предназначенным для ночных операций и разведки на малых высотах. Спасибо.
Осталась пара пустяков: отвести чертова щенка к дочери уборщицы, отменить доставку газет и запихать в машину чемоданы и разную мелочь. Последними туда отправились тяжелые непромокаемые плащи и резиновые сапоги — незаменимые вещи в сельских районах Уэльса в любое время года. Пока день был ясным, хотя и не солнечным, но в отдельных районах прогноз погоды обещал проливные дожди. Рианнон, как обычно, вышла из дому к самому отъезду. На ней было цветастое платье и, надо полагать, туфли. Когда автомобиль тронулся с места, она привычно сжала руку мужа.
Дорога на Корси были практически свободной, словно все посетители испарились из-за внезапной перемены во вкусах или ядерной катастрофы. По пустынным улицам Бирдартира не ходили туристы. В магазине «Книги Бридана», оплоте алчности и недобросовестной конкуренции, по туманным отзывам Дая, не было ни одного покупателя, и на повороте к церкви Святого Каттуга, под сенью которой поэт нашел последний приют, не стояли автобусы из Европы. Некоторое движение наблюдалось на подступах к «Гербу Бридана»; впрочем, ближе к полудню туда всегда стекался народ еще со времен, когда паб носил имя «Белая роза». После того как порт перестал принимать морские суда, а металлопрокатный завод и песчаный карьер закрылись, в Бирдартире стали заметны признаки безработицы. Сейчас тоже не видно было признаков, что город превратился в промышленную зону и безработица куда-то исчезла.
Алун повернул у «Закусочной Бридана» и выехал на бывшую грунтовую дорогу, недавно засыпанную щебнем для удобства туристов. Она проходила над прибрежной зоной и самой большой и глубокой частью бухты. Вот-вот должен был начаться отлив, и море лежало спокойное, коричневато-серое, слегка тронутое зеленым и желтым. Говорили, что Бридан любил наблюдать, как садится здесь солнце. Он и впрямь мог смотреть на закат из своего коттеджа, первого в ряду домов, обращенных к воде; другой вопрос, часто ли он действительно наслаждался зрелищем, даже когда просыхал. После серьезного ремонта, призванного скрыть следы его разрушительного пребывания в коттедже, здание переоборудовали в музей и сувенирный магазин, большей частью в магазин, а дом по соседству — в кофейню и кафетерий, где не продавали спиртное: запрет в данных обстоятельствах вполне извинительный. Когда Уиверы проезжали мимо, из дверей кафетерия вышла старуха в яркой куртке, явно американка, и с трудом заковыляла прочь.