– Не мешайте, я – медработник. – Она пощупала пульс у пациента, достала из сумочки глюкометр, затем спокойно наполнила шприц и ввела Гене лекарство. Через несколько мгновений Гена стал приходить в себя.

Он открыл глаза и потряс головой. Над ним стояли испуганные продавцы, а его любимая медсестра держала прохладное полотенце на лбу.

Толстяку, как ни странно, было хорошо. Нет, ему было отлично!

Инга быстро увела его из душного, как она сказала, помещения, и они сели в баре отдышаться и попить.

– Что это было? – спросил Гена. Он никогда в жизни не падал в обморок.

– Ничего страшного, резко упал сахар. Это бывает. Но мы приведем в норму ваш организм. Нужно беречь себя. Наверное, понервничали утром? – участливо спросила Инга.

– Да, было немного. – Гена резко свалил вину за обморок на Веру, которая устроила истерику на ровном месте. Теперь ему казалось, что подсознание восприняло Верину выходку гораздо более остро, чем подумал вначале. Обморок стал результатом поведения жены. Это ясно как божий день. Какая дура, чего ей не хватает? Но теперь, к счастью, все хорошо. – Не будем о грустном. Расскажи мне, как получилось, что я грохнулся при всем честном народе.

Инга рассказала.

– Выходит, ты меня спасла?

– Это – моя обязанность. Я не совершила никакого подвига. Тем более диагноз мне известен. Вам нужно отдохнуть.

– Я не устал, – запротестовал Гена. – Мы воплотим в жизнь наш план. Даже не думай, что отвертишься из-за какого-то дурацкого обморока. Поехали в Club! Ненадолго. – Он задумался на секунду. – Слушай, давай договоримся так: если ты на работе, можешь называть меня на «вы», но в нерабочее время – на «ты». Ладно?

– Я не знаю… Я попробую.

В караоке было немного народу. К Толстому Гене все проявляли особое почтение и делали ему комплименты по поводу его отличной формы, похудения и, конечно, красавицы спутницы.

Спутница и здесь держалась очень скромно, забилась в угол, не проявляя никакого интереса к происходящему вокруг. Так было, пока Гена не запел. Он заказал песню «Теплый вечер в Сорренто».

Толстяк пел. Он пел так, что казалось, светлая грусть и теплота итальянского прощального вечера опустились на увеселительное заведение. Генин бархатный, сильный голос проникал прямо в душу, интонации звучали безупречно, полутона брались безошибочно, и каждое слово не оставляло сомнений: Гена поет о вечере, который у него когда-то был, да и у каждого из присутствующих когда-то случился свой теплый вечер в Сорренто, или в Монтре, или на Гавайях… Когда Гена чуть громче выводил высокие ноты, у Инги ползли мурашки. Когда он проникновенно смотрел на нее и сожалел, что вечер «погодой не балует», ей хотелось погладить его по голове и сказать: «Не переживай, Генка, подумаешь, погода!»

Генино лицо во время пения было светлым и чистым. Он улыбался и закрывал глаза. Он кайфовал. Сегодня был один из самых чудесных дней в его жизни. На какой-то миг Инге даже показалось, что Гена вовсе не такой противный.

Гена спел еще три песни. Публика просила еще, Инга была задумчива и молчалива. Толстяк оплатил счет и молча проводил Ингу до такси – так она попросила.

На прощание он сказал:

– Послушай, я не часто говорю такие слова. Ты нужна мне. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом. Пусть не сейчас, но я добьюсь того, чтобы ты сама этого захотела. – Он помолчал. – Спасибо.

– До завтра, – тихо откликнулась Инга.

Ей почему-то было жаль всех: Гену, Веру, себя, Гениных детей, Инессу. Она кусала нижнюю губу и чуть не плакала от понимания того, как все в этой жизни просто. И как гадко, когда знаешь итог.

Итог

В примитивном обществе самоубийство – это иногда высший долг любви со стороны жены, сестры или матери, оплакивающей покойного; это подтверждение того, что любовь к нему превыше всего в жизни и после его смерти жизнь не представляет более ценности. В обществе, где моральный кодекс таков, самоубийство – это высшее утверждение идеалов. С другой стороны, некоторые племена ближе к китайской идее самоубийства, совершаемого «на пороге» другого человека: здесь оно служит принятым способом осуществления мести обидчику или тому, на кого зол самоубийца. Такое самоубийство в примитивных племенах, где оно существует, служит наиболее эффективным (а иногда единственным) действием, которое один человек может предпринять против другого, и в этом отношении оно ближе к юридическим актам других культур, чем к видам самоубийств, о которых мы говорили выше.

Рут Бенедикт

Прошло еще полгода. Инга была безупречной практиканткой. Она ненавидела Толстого Гену, который к тому времени стал вполне нормальным мужчиной среднего возраста, чуть полноватым, но все равно симпатичным. Повинуясь указаниям мамы Лосер, отличница школы Инессы Алексеевны упрямо шла к своей цели. Она мужественно исполняла служебные обязанности, доверительно беседовала с Геной о его проблемах и радостях, регулярно делала ему массаж, словом, через год после первой встречи у этих двоих образовалась своя собственная жизнь, которая доставляла несказанное наслаждение Толстому Гене и давала надежду медсестре Инге. Для Гены наслаждение было истинным, а для Инги – повседневным тяжким трудом во имя достижения результата. Гена регулярно посещал спортивный зал, занимался с индивидуальным тренером, желая стать молодым мускулистым привлекательным самцом. Стараясь ради Инги, он даже не подозревал, что его привлекательность для любимой женщины измерялась совсем не в килограммах.

В момент, когда толстяк, сохранивший это прозвище, принял решение о первом поцелуе, он уже вполне годился на роль среднестатистического начинающего импотента. Инга была достаточно мудра, чтобы убедить Гену, что секс – не главное в жизни. Впрочем, толстяк не подозревал, что столько секса, сколько было у Инги, ему не поднять в ближайшие сорок лет даже при ежедневных отработках. При этом диабет никто не отменял. Процесс утреннего контроля продолжался со всей тщательностью, так же как и сеансы массажа. Инга по-прежнему совещалась с Инессой, и однажды ими было принято решение: пора.

Вместо снижающего аппетит лекарства Гена получил порцию стимулятора потенции. Конечно, не подозревая об этом. Впервые за много лет у Толстого Гены по-молодому встал член. Гена понял, что он возродился как самец, как мужчина и как личность.

В это утро ставший довольно симпатичным средних лет толстяк умолял Ингу остаться с ним навсегда. Он смешно бросался на колени, целовал ей ноги и удостоился поцелуя. Сначала в губы…

Потом у них был секс. То есть у Инги – работа. Но у Гены был настоящий, жесткий секс, как в молодые годы с Верой. Даже лучше. Гена родился заново. Кроме этого, он осознал, что не сможет жить без своей «колдуньи». Еще Гена ясно понял, что Вера на замещение должности не согласится, а на проживание втроем – тем более. Но толстяк стал полностью зависим от медсестры и был готов броситься со своего одиннадцатого этажа по первому ее требованию.