— Минутку… Обойдёшься без доклада. А ну, стой спокойно. Дай я тебя осмотрю.
Она осмотрела Васю, пощупала лоб:
— Открой рот, высунь язык. Так. Кто командир?
— Лейтенант Курочкин. То есть не знаю… Курочкин того… А вы здесь как… как оказались?
— По делам приехала, — ответила она и крикнула властно: — Найдите командира батальона!
— Сейчас позовём, товарищ военврач!
Пока солдаты бегали за командиром, она выпытывала, чем Вася тут занимается.
— Ходили на ту сторону, — пролепетал Вася. — Сбор бр… брошенного оружия.
— А, знаю-знаю! И несли, конечно, на себе?
Что-то было в её вопросе смешное, но Вася так себя хреново чувствовал, что даже не мог сообразить, что. Мозгов хватило только для максимально простого ответа:
— А на ком же ещё…
Пришёл майор Кондрусь. Как и всякий нормальный человек, он понимал, что на войне с врачами надо очень сильно дружить, а потому излучал просто солнечную любезность.
— Здравствуйте, товарищ военврач, восхитительная Галина Васильевна!
— Вы мне бросьте эти политесы, майор, а лучше посмотрите на красноармейца Одинокова.
Кондрусь посмотрел на Васю, потом перевёл глаза свои опять на доктора:
— Галина Васильевна, а в чём тут суть?
— В том, что он бледный, просто белый весь, горячий и неадекватный. Неделю назад, всего неделю назад он вышел из госпиталя, а последние пять дней, как я поняла, вы заставляли его таскать тяжести, недопустимые даже для здорового человека.
— Война, товарищ военврач.
— Ой, как хорошо, что вы мне сказали! А я и не знала! Короче, рядовой Одиноков едет со мной в госпиталь.
Кондрусь задумался:
— Как это, едет? Надо же оформить.
— Оформляйте. Прямо сейчас.
— Галина Васильевна, прямо сейчас не получится. Прямо сейчас я намерен принять у красноармейца Одинокова доставленное из-за линии фронта оружие. Он в группе вместо командира. Вы езжайте, а я потом оформлю и отправлю красноармейца вам вослед.
— Что-то я не понимаю, — удивилась военврач. — Или вы что-то не понимаете? Он едет со мной, вот и всё. Я его не могу тут оставить в таком виде.
Она указала Ваське на скамейку рядом, велела сесть, а не маячить тут. Потом, видя, что Кондрусь продолжает размышлять, кивнула головой на «ЗиС» командующего армией Рокоссовского, тихо въезжающий на плац:
— Мне, что ли, Константина Константиновича попросить, чтобы он приказал вам оформить Одинокова на лечение?
— Нет, — поперхнувшись, чужим голосом пискнул майор, — не надо Константиныча.
И повернул голову, а машина уже стояла у него за спиной, и Рокоссовский открывал дверцу. Вслед за ним из машины выбрался командир дивизии Смирнов и ординарец командующего армией. Присутствующие на плацу, включая военврача, вытянулись по струнке. Вася Одиноков, встав со скамейки, тоже изобразил отдачу чести. Смирнов указал командарму на Кондруся, негромко доложил:
— Командир батальона, майор Кондрусь.
— Здравствуйте, товарищ майор.
— Разрешите доложить, товарищ командарм первого ранга! Красноармеец Одиноков привёл с той стороны отряд с собранным оружием! Принял командование отрядом в связи с выбытием из строя лейтенанта Курочкина!
— Благодарю, красноармеец Одиноков.
— Служу! — чужим голосом сообщил Василий. Командарм снова повернулся к майору:
— Что случилось с лейтенантом?
— Укушен змеёй во время выполнения задания!
Командарм кивнул, посмотрел на военврача, улыбнулся ей:
— Вы уже осмотрели лейтенанта, товарищ военврач?
Об их с Галиной отношениях знала вся армия. Но при людях он старался придерживаться с ней официального тона.
— Нет, об укушенном лейтенанте слышу впервые. Я здесь по поводу кульков.
— Разрешите доложить! — вмешался майор Кондрусь. — Лейтенант Курочкин оставлен на излечение у соседей, в 30-й армии!
Командарм кивком обозначил, что информацию принял, спросил Галину Васильевну:
— Так что с кульками?
— Ночью опять накидали. Приехала взять образцы, проверить состояние здоровья тех, кто с ними контактировал. И вдруг, представьте, вижу вот это, — и указала на Василия.
— А что с ним не так?
— Он только что из госпиталя. А товарищ майор отправил его в этот рейд, боец нёс недопустимую после ранения тяжесть, и теперь его надо долечивать. Садитесь, красноармеец Одиноков.
Вася посмотрел на остальных командиров, и поскольку никто не возразил, сел. Командарм глянул на комбата, и у того прорезался голос:
— Разрешите доложить, товарищ генерал-майор! В формуляре красноармейца Одинокова написано: «Годен к строевой».
— Нет-нет, — погрозила пальцем военврач. — Там написано: «Щадящий режим».
— Так ведь рейд простенький…
— Как показал себя красноармеец в рейде?
— Задание выполнил! Инициативен, смышлён, физически крепок! Несмотря на щадящий режим! В связи с укушением лейтенанта Курочкина принял командование отрядом!
Василий, невзирая на слабость, опять встал:
— Товарищ майор! Разрешите обратиться к товарищу полковнику! — Кондрусь разрешил, и Василий обратился к Смирнову: — Товарищ полковник! Разрешите обратиться к товарищу генерал-майору! — и, услышав разрешение, протянул Рокоссовскому немецкий планшет: — Здесь карты и документы, взятые у погибшего немецкого офицера.
Его беспокоили эти документы. Потому и предпочёл передать их сразу в руки высшего военного лица. На двух или трёх привалах, которые они устраивали после перехода той шоссейки и обретения этого планшета, Василий смотрел документы, изучал карты. И каждый раз у него происходило какое-то раздвоение сознания: с одной стороны, он видел обыкновенные бумажки с буковками, линиями и стрелками, с другой — испытывал ужас, каким-то чудом зная, что может произойти на этой земле. Какая-то в этой карте была недоговорённость, но он её чувствовал.
Рокоссовский, просмотрев документы, развернул карту, воскликнул:
— Вот оно что! Вот чего задумали! — он показал карту Смирнову, постучал по карте пальцем: — Видите? — посмотрел на Васю: — За это особая благодарность, товарищ Одиноков. Вы даже не представляете…
Но Вася как раз представлял: на него опять накатило.
— Там… Там… — он пытался понять и не мог.
— Вам надо лечь, красноармеец, — сказала Галина Васильевна, показала на выгородку в тени, спросила комбата: — У вас там что, сено?
— Сено, сено, — подтвердил комбат.
— Вот, ложись на сено, а я с кульками закончу, заберу тебя, и поедем лечиться.