Она подобрала разбросанные по комнате карты, чуть не споткнулась о турку и поставила ее на тумбочку, потом завернула Владю в одеяло и уютно забормотала:
– Хватит уже, спи. Сейчас сны хорошие будут. Страшные уже все, закончились…
– А бабайка?
– Нет бабайки.
– Она мне в зеркале написала, – икая, сказал Владя, у которого уже начинали слипаться опухшие от слез глаза.
– В каком еще зеркале, как – написала?..
– В том, – Владя показал на зеркало на стене, перед которым дедушка обычно брился, – надышала туда и написала, я проснулся – а оно там…
Мама неохотно встала, подошла к зеркалу:
– Ничего тут нет.
– А ты подыши.
Мама дохнула на стекло, поморщилась от еле ощутимого запаха собственных нечищеных зубов – и увидела, что на зеркале действительно что-то проступает. Она подышала еще – и колченогие каракули сложились в поистине пугающее: «Я ПРЕДУ». Надпись была в самом низу зеркала – как раз только до этого места и мог дотянуться ребенок.
– Вот видишь… – промямлил из постели Владя.
– Ничего не вижу, – сказала мама и протерла зеркало рукой.
– Ничего… – облегченно вздохнул Владя и отвернулся к стене.
– А карты я у тебя заберу. Уроки надо делать, чтоб грамотным быть. А не пасьянсы раскладывать. Ишь, научился…
Владя ее не слышал – утомленный страхом и ревом, он уже крепко спал.
Утром все ночное подзабылось, затушевалось – да Владя и сам не понял, что ему приснилось, а что он действительно видел, и видел ли вообще. Подремав над кашей и вычерпав пару ложек, он спрыгнул с табуретки и направился к двери.
– Ни спасибо, ни пожалуйста, – сказала бабушка. – Очень вежливый ребенок.
Владя обернулся, чтобы поблагодарить ее – хоть каша ему и совершенно не понравилась, – и вдруг увидел, как с полки кухонного шкафа над бабушкиной головой сама по себе выезжает тарелка. Она была из сервиза, которым пользовались только по праздникам, с отбивавшей почему-то аппетит синей гжельской росписью.
– А ночью зачем орал? Бабушке спать не дал, маму разбудил… – продолжала вяло распекать Владю бабушка, макая в чай баранку и покачивая под столом пушистой домашней туфлей. – Ну, что смотришь? Лучше бы…
Бах! – тарелка сделала последний рывок, выскочила из шкафа и разлетелась на бело-синие ломти буквально в полушаге от бабушки. Бабушка вскрикнула и поспешно отодвинулась. Баранка так и осталась у нее во рту, и глаза от испуга тоже стали круглые, как баранки. Владя невольно улыбнулся.
– Что смеешься! – возмутилась быстро пришедшая в себя бабушка, отложила баранку и, кряхтя, нагнулась к осколкам. – Помоги лучше!
Владя послушно подобрал несколько кусочков, но порезал палец и побежал в ванную, чтобы сунуть его под холодную воду. И там, заперев дверь, Владя действительно засмеялся – неуверенно, тоненько. Как бабушка прямо с табуреткой в сторону отпрыгнула! И с баранкой в зубах… Думала, наверное, что это весь шкаф падает. Вон как удивилась, даже ворчать перестала.
И Владя тоже удивился – тому, что от этих простых и, в общем-то, недобрых соображений ему так весело и приятно.
В школе первый урок почему-то долго не начинался. Классы уже затихли, только учительские голоса размеренно жужжали в них, а Полины Васильевны все не было. Дети болтали, смеялись, бегали – до каникул оставалась всего неделя, и учиться сейчас особенно не хотелось. А Владя боялся, что если он сейчас тоже начнет радоваться свободе – в класс обязательно войдет Полина Васильевна и отругает в первую очередь именно его. Поэтому он смотрел на часы и считал – вот уже десять минут прошло без ее недовольного цоканья над головой, а теперь – уже пятнадцать. И возможно, она теперь не успеет вызвать Владю к доске или испепелить метким замечанием за то, что он под ее строгим взглядом беспокойно ерзает на стуле. А у доски он оказывался часто и не ерзать, кожей чувствуя недовольство учительницы, тоже не мог.
Наконец за стеной послышался топот и в класс с шумом влетела незнакомая толстенькая девочка.
– Полины Васильны не будет! – выпалила она. – К вам сейчас Катерина Сергевна придет! А Полину Васильну осы закусали! Она прям вот так вот вся распухла! Там на чердаке гнездо осиное было, они в квартиру налетели вдруг и закусали! Прям ужас! И Полину Васильну в больницу положили!
Екатерина Сергеевна была учительница рисования, кудрявая и мирная.
– Ура! – завопил безжалостный класс.
А Владя с удовлетворением подумал: ведь это очень больно, когда тебя кусают осы. Важная Полина Васильевна, наверное, визжала и плакала, как сам Владя, когда его прошлым летом оса тяпнула.
Екатерина Сергеевна, недолго думая, раздала всем краски и велела нарисовать маму или папу. Владя стал рисовать бабайку, потому что это было гораздо интереснее. Мордочка у бабайки получилась страшная и зубастая, но зато благодарный Владя одел ее в ленты и кружева. Он ведь уже понял, что это именно бабайка вытолкнула тарелку из шкафа, чтобы его повеселить.
– А это кто? – подняла брови Екатерина Сергеевна, взяв тонкими пальчиками его рисунок.
– Мама, – быстро соврал Владя.
– Ну, Славик… И сам перемазался, и зубы маме вон какие нарисовал.
– Я Владя, – поправил он и насупился.
А портрет бабайки заскользил между пальцами учительницы. Она перехватила его поудобнее, и острый краешек бумаги впился ей в мизинец, рядом с матовой скорлупкой ногтя. Быстро побежала, утолщаясь книзу, красная ниточка, и Екатерина Сергеевна, поспешно отложив рисунок, сунула мизинец в рот.
– Вот тебе, – одними губами шепнул Владя, когда она отходила от парты, и затылок приятно защекотало: это мелкие волоски поднялись дыбом от удовольствия.
Дома Владю ждали новости: во-первых, сам собой отключился телефон и теперь в трубке вместо гудков было слышно только пощелкивание и шелест, как будто на том конце провода – ночной осенний парк. А потом у бабушки взорвался телевизор – ну, то есть она так говорила, страдальчески комкая лицо, а на самом деле на задней панели аппарата просто что-то вдруг хлопнуло, вместе с пылью вверх полетело некоторое количество искр, и телевизор затих.
Телефоны, как выяснилось, перестали работать во всем доме, и никто не знал, когда починят. Сосед Женя, не то чтобы телемастер, но человек знающий, посмотрел на умолкшее вместилище мексиканских сериалов и сказал, что аппарат скорее всего сдох с концами. Расстроенная и заскучавшая бабушка отправила маму на улицу, чтобы она позвонила из таксофона жившей на окраине тете Маше и позвала ее в гости. Вечера в тишине, без сериала и телефонных разговоров, бабушка себе представить не могла.
Толстоногой тете Маше Владя так и не простил обвинения в том, что он не любит дедушку. Вспоминая ее слова, он зажмуривался от стыда и обиды и шипел себе под нос: