Откуда же, помилуйте, «пурре»?
В любом случае сообщение, посланное ему в детстве, так и оставалось непрочитанным – и то и дело мучило его, причем тем сильнее, чем больше датского оказывалось в его распоряжении. Опрашивавшиеся им время от времени аборигены пожимали плечами и говорили: это просто набор звуков, он ничего не значит, не заморочивайся, в каждой культуре есть свои «трали-вали», чего ты привязался? А объяснить, чего он привязался, никак не получалось… не рассказывать же о том, что нет случайных слов в его жизни, не может быть… что угодно другое случайное – люди, события, обстоятельства – это пожалуйста, это сколько угодно, но не слова, ибо, если слово прозвучало, что-то оно, стало быть, для него значит, пусть даже оно ровным счетом ничего не значит для всех остальных.
А Интернета тогда еще не было… или был, но совсем мало.
Однажды Курт, видя его муки, проникся наконец состраданием и нашел в своей немецкой голове маленький клад, который был закопан лет эдак шестьдесят назад… смущаясь, Курт предъявил ему запыленный этот клад, сказав ни с того ни с сего:
– Тут, видишь ли, у меня вот что: Schnipp, Schnapp, Schnorrum, Rex Basilorum…
Так вот зачем в его жизни был Курт! Посредник. Перевозчик на ту сторону смысла… лодочник.
– Что все это значит, Курт… по-немецки что значит? Schnipp-schnapp я, правда, и сам понимаю, это… ммм… как бы чик-чик ножничками… но – Schnorrum, а особенно Rex Basilorum… последнее и вообще латынь!
– Игра такая была, – наморщив лоб, сказал Курт. – Что-то надо было делать – и это все говорить…
– Что делать, Курт?
– Я не помню…
Лодочка пошла ко дну. Rex Basilorum – Рекс Базилорум… Царь Базилорум? – оказался слишком тяжелым для утлого суденышка.
– Ты топишь меня, Курт! – с отчаянием сказал он.
– Я же тебя и спасу, – пообещал тот.
Если я говорю: «Моя метла стоит в углу», то является ли это высказыванием о рукоятке и щетке? Во всяком случае, ведь можно было бы заменить это высказывание некоторым высказыванием, сообщающим о положении рукоятки и о положении щетки. А ведь это высказывание есть лишь результат дальнейшего анализа формы первого высказывания. – Но почему я называю его результатом «дальнейшего анализа»? – Ведь если метла находится там, то это же означает, что там должны быть рукоятка и щетка, занимающие относительно друг друга определенное положение; и ранее это было как бы спрятано в смысле предложения, а в проанализированном предложении оно выражается. Тогда тот, кто говорит, что метла стоит в углу, на самом деле имеет в виду, что там находится рукоятка, и там находится щетка, и рукоятка вставлена в щетку? – Если бы мы спросили кого-нибудь, имеет ли он это в виду, он бы, скорее всего, сказал, что он не думал отдельно о рукоятке или отдельно о щетке. И это был быправильный ответ, потому что он не хотел говорить ни о рукоятке отдельно, ни о щетке отдельно. Подумай, что мы сказали кому-то вместо Принеси мне метлу! – Принеси мне рукоятку и щетку которая к ней прикреплена ! Разве ответ на это не такой: Тебе нужна метла? А почему ты так странно выражаешься ? – Поймет ли он результат дальнейшего анализа предложения? – Это предложение, можно сказать, достигает того же самого, но более подробным (обстоятельным) образом. – Представь себе языковую игру, в которой кому-то даются приказы приносить, двигать и т. п. определенные вещи, состоящие из нескольких частей. И два способа игры в нее: при способе (а) составные вещи (метлы, стулья, столы и т. д.) получают имена; <…> при другом способе (б) имена даются лишь частям, а целое описывается с их помощью. – В каком же смысле приказ во второй игре представляет собой результат аналитического разложения формы приказа в первой игре? В том ли, что первый содержится во втором и извлекается с помощью анализа? – Да, метла разлагается, если разъединить щетку и рукоятку; но разве из этого следует, что приказ принести метлу тоже состоит из соответствующих частей?
Получив на мобильный розу – пусть и не такую же, как в ее телефоне, – в ответ на только что посланную свою, Кит озадачилась. Это был не его почерк. За все годы знакомства она никогда не получала от него мобильной розы в ответ … иногда – очень редко – роза могла, конечно, прийти, но не в ответ. Не в ответ, да и вообще неправильно: он не понимал, что розам положено приходить ни с того ни с сего – и сам посылал розу вместо слов. Например, вместо «доброе утро» или «спокойной ночи»… его розы всегда были с-у-б-с-т-и-т-у-т-а-м-и совершенно определенных слов, так он ей когда-то объяснил. Она смирилась: у него все было субститутами слов. Время от времени Кит с испугом думала, что и сама она для него – субститут слова «Кит» и что вся их не очень совместная, но все-таки общая жизнь – тоже субститут каких-то слов… слов, которые она даже не всегда знала. «Ты человек слова», – говорила она ему, отлично понимая, что у него нет оснований отнестись к этой характеристике как к характеристике «честный человек», но есть все основания считать себя человеком, живущим в мире слов.
Так вот, она получила розу – и озадачилась. Кит была из тех, кто сразу же посылал в ответ на розу еще одну розу, но тут… тут что-то смущало ее, останавливало ее, мешало ей нажать на «ответить». Она смотрела на эту розу и тихонько говорила себе: роза… сама по себе роза… роза как роза… и не роза вовсе… не его роза… Вот в чем, значит, дело: это не его роза. Данная роза не была субститутом – никаких слов за ней не читалось. Данная роза была просто роза, без смысла, в то время как без смысла – это могла только она, Кит, а он не мог без смысла, без проклятого своего смысла. Ей бы, вроде как, и возрадоваться: ну вот, дескать, хоть раз – без смысла, но как-то не радовалось ей, как-то ей тревожилось.
Впрочем, тут же он и сам позвонил:
– Розу получила?
– Что с тобой?
…потому что он не мог задать ей этого вопроса. Даже если допустить, что в какой-то одинокий, беспризорный момент жизни ему и пришла в голову блаженная эта мысль – ни с того, ни с сего, значит, послать розу, то уточнять, получена ли она – это уже слишком. Это выходит за рамки его личности! Это не он.
– Со мной полный порядок… – ответил абонент, – а что? Я гуляю по городу.
– Какому – теперь?
– Кит, ты… это с тобой что-то случилось, а я по Стокгольму гуляю.
Все правильно, он гуляет по Стокгольму. Но откуда в ней эта паника?
– Не путаешь? Не по Гамбургу? – с глупым смешком спросила она.
– Не путаю.
А должен путать! Он всегда все путает. Он никогда не знает, где он в данный момент, особенно сейчас, в этой поездке.
– Ты гуляешь по Стокгольму и звонишь, чтобы спросить, получила ли я розу? – уточнила Кит.
– Что-то я не узнаю тебя, Кит… ох.
Это не ты меня не узнаешь! Это я тебя не узнаю… Ты в один миг нарушил сразу два своих правила и делаешь вид, что не нарушил ни одного.