– Не только, впрочем, Эдика я давно знаю.
– Игорь начинал как артист оригинального жанра, – погордилась мужем Зинаида.
– А потом ушли в бизнес? – я продолжал называть его на «вы», что мне всегда легче, а некоторые обижаются.
– А потом я ушел в тюрьму, – четко проговорил хозяин. – Вернее, не ушел, а увели.
– Игорь не виноват, – вступилась Зинаида. – На гастролях…
– В ресторане, – уточнил место действия Коробков.
– … в ресторане к нему пристали хулиганы, и он…
– Сломал одному ребро, – пояснил бывший артист – я вспомнил, он делал пантомиму с жонглированием.
– Он защищался, – продолжала выгораживать мужа Зинаида Михайловна, – их было трое!
– Двое, – поправил Коробков, не отступая от обвинительного приговора. – А ребро принадлежало сынку прокурора… точнее – заместителя. Гаденыш…
– Но мне-то вы ребра не будете ломать? – пошутил я.
– Ну, это как договоримся. Вы все-таки подумайте, я вам позвоню.
Получасом позже меня усадили в «Ренд Ровел», и я укатил, провожаемый от крыльца хозяевами, их собакой и двумя мраморными львами. Один был с веселой мордой, казалось, он готов сказать: «Приезжай еще, посмеемся!», а у льва, что возлежал справа, пасть была зловеще ощерена, казалось, если зазеваешься и не успеешь унести ноги, догонит большими прыжками, и уж тогда!..
Очутившись за воротами, я почувствовал облегчение, будто, как писали раньше в романах, скинул с себя тяжелую ношу. Ехали молча, вырывая у ночи фарами куски дороги и проглатывая их…
– Жрем километры и не подавимся, – сказал я зачем-то вслух.
– Еще неизвестно кто кого жрет! – кивнул водитель на крест у дороги.
Пожилой, внешне невозмутимый, такие раньше возили больших начальников на «Чайках».
– Вдоль дорог должно быть что-то обнадеживающее, – сказал я, давненько подметивший, что похоронные отметки и рекламные щиты съедают радость передвижения.
– «Должно» и «есть» у нас не стыкуются, – произнес водитель отнюдь не тоном извозчика.
– А вы… давно за рулем?
– Как сказать… подводник я. Капитан второго ранга, разрешите представиться. С тихоокеанским приветом!
Я изумленно уставился на него. Подводников и летчиков я с детства уважал непоколебимо. Стоило мне представить, как металлическая махина движется под водой, в кромешной тьме… меня охватывал трепет.
– Обидно-о!.. – передразнивая меня, повторил он рефрен одного из моих монологов. И засмеялся.
Мы свернули на малозаметную бетонку.
– Тут воинская часть… шлагбаум был еще недавно, а сейчас знак висит: проезд запрещен, но кто знает, те…
Попрыгав по колдобинам километров пять, мы вынырнули на федеральную трассу, почти к границе губернского города, где мне предстояло заночевать в гостинице.
Среди таких людей если не крадешь – думают, что не умеешь. А если не обманываешь, думают, что – лох! А если…
На второй день после моего возвращения в столицу позвонил Эдик и тоскливо-туманно спросил:
– Что делаешь?
Я, сидя на диване с газетой, энергично сказал:
– Крашу потолок! Голубой краской, чтоб как небо. А пол уже покрасил зеленой.
Через паузу, через снисхождение к моей болтовне, он продажно сообщил:
– Коробков сказал, что ты уже ничего не можешь. Выдохся… ему показалось. Нет, к тебе он хорошо относится, но…
Мне как плетью по сердцу! Как пинка под зад! Я – не могу?! Я не могу стелиться перед толстосумами! Туфту впаривать им! С поклоном лакейским лебезить и канючить! В том-то, 94-м! У того богатея, возомнившего себя покровителем искусств, деньжата на срочную съемку небывалого по художественным достоинствам фильма взял один человечек! Не погнушался! Видел я потом результат – «Мерседес» и золотые цепи на шее и на руках этого творца. Я даже, когда он сел и брюки задрались, невольно глянул – может, у него и на ногах… на щиколотках цепи? Знаем мы, как спонсорские деньги делятся: пятьдесят процентов продюсер себе в карман, двадцать – за подкладку, остальные в – дерьмо, т. е. в дело!
– Ты что молчишь? Алло… ты меня слышишь?
– Я не молчу, я с потолка слезал, вот сейчас руки о штаны вытираю… Значит, так… скажи своему другу, что это он ни ху… ничего не может! Когда у него этот его полтинник?
– Уж скоро – через неделю.
– Через неделю… Вот пускай трепещет! Вместе со своими гостями толстопузыми, высокопоставленными!
– Значит, ему сказать: ты согласен?
– Это не всё. Спроси Людмилу – будет работать? Да быстрее – времени нет! Ну, давай, давай, я жду!
Ох, люблю я покрикивать! Подгонять! Жена так считает.
Ошибочно. Просто скорость жизни у всех разная. В генах же не только судьба, характер, а еще и – скорость. Заленился ты, задержался в общем тысячелетнем движении – другим поколениям наверстывать. Вот, например…
Людмила взяла трубку.
– Алло?
– Добрый день… – начал я вкрадчиво.
– Привет, – прервала Людмила, решившая, видимо, наверстывать. – Эдик говорит, вы хотите мне что-то сказать?
– Когда я говорю с вами, дорогая Людмила Георгиевна, я сказать уже ничего не хочу. Здесь не нужны слова! Только объятия! Даже не видя вас, а только разговаривая по телефону, я млею и у меня кружится голова. Чтобы не упасть и не разбить себе черепушку, спрашиваю: я сейчас буду писать сценарий – согласны вы на главную роль?
– А что это?
– Пока не знаю. Но это будет – Нечто! Это будет такое, что я бы на вашем месте отказался, а потом всю жизнь жалел! Кусал бы локти, пятки, уши…
– Ну, намекните хотя бы…
– Не могу – это военная тайна!
– Ну, ладно – согласна! – рявкнула неудовлетворенная артистка.
Тайна была. И с осязаемым опасно-военным душком. Еще возвращаясь от Коробкова по рассекреченной, униженной, разжалованной колдобистой дороге, посетила меня идея. Они же ведь, идеи, приходят без спроса, не стучатся в лоб: «Разрешите войти?»
Потому что, если бы стучались, многие бы их не впустили в свою башку, а зачем? Лишние заботы, хлопоты, неприятности и… неблагодарность.
Давно у меня чесалась руки! На этих, вмиг забывших о народе, оторвавшись от него, как шарик воздушный, выскользнувший из детской ручонки… Да хоть бы дело разумели, а то!..
За примером недалеко ходить – триста метров от моего дома: две двенадцатиэтажки, между ними зеленый квадрат газона, по краям клены, береза, кусты. В июне пригнали технику, срезали верхний слой, завезли чернозем, посеяли травку. А через две недели (можете проверить!) КамАЗы привезли гравий, гастарбайтеры засыпали пробившиеся ростки и… поставили гаражи. Полупрозрачные, зелененькие. Обнесли участок металлическим забором, повесили замок на ворота. Но… минули еще две недели, и (честное пионерское – не вру!) гаражи убрали, завезли бытовки рабочих и… начали ремонт фасадов этих двух двенадцатиэтажек.