– Мы никому не угрожаем, – произнес в мегафон человек, – но требуем исполнять наши просьбы неукоснительно! Повторяю: кто будет замечен в намерении связаться по телефону с кем-либо, того постигнет подобная участь!
Сказать про присутствующих: «Как стадо баранов», – неуважительно, но именно как стадо сбились они. И стояли, молча постигая происходящее. Ни Коробкова, ни его жены нигде не было видно, зато на сцену, коей теперь предстало крыльцо коробковского дома, вышла Людмила. Она тоже была камуфлирована, что, надо отметить, ей очень шло. Портупея делала ее стройной, а крепкие башмаки спецназовца – грозной. Пришлось поковыряться в костюмерной, выслушать капризы, однако результат покрыл нервные издержки.
– Дамы и господа! – сдержанно произнесла она. – Я уполномочена заявить, что власть (я умышленно не уточнил где, если станут потом придираться, скажу: только тут, на лужайке) находится в руках женского Верховного Комитета, которую в данном месте представляю я!
В сторону розария дернулась еще одна фигура – бывший якобы адмирал, но и его настигла автоматная очередь. Этот подлец (не хотел я его брать!) и здесь умудрился потянуть одеяло на себя: упал, встал, хватаясь за грудь и за голову. Я готов был сам подбежать и добить его, потому что присутствующие могли опомниться. Эффект неожиданности мог растаять, как капля водки в стакане воды, и тогда всё насмарку! Этот болван наконец упал и, подергавшись, как бы в конвульсиях, затих, поджидая, небось, аплодисменты. «Забудет про клюквенный сок!» – подумал я. Балбес не забыл – и большая бордовая лужа разлилась слева от его тела.
– Мы никому не угрожаем! – объяснила Людмила с заметным удовольствием. – Не надо нас вынуждать к резким действиям, не надо провоцировать и накалять обстановку. Мы – женщины, взяли власть в свои руки с единственной целью – навести долгожданный порядок! Если мужчины, необоснованно занявшие все ключевые, доминирующие посты, не в силах, значит, мы – женщины, сделаем это! Мы – матери, сестры, дочери не можем более мириться с поруганием чести и достоинства! С наркоманией, алкоголизмом, с коррупцией и демографической катастрофой! Мы – женщины, даем жизнь роду человеческому, и наш долг – священный долг, чтобы род людской не деградировал и не исчез в позоре и запустении! Исторически закономерно, что в передовых европейских странах лидерами становятся женщины! Смирно стоять! – заорала она на движение в стаде. – В Германии, в Финляндии успешно руководят женщины. В Америке в третий раз госсекретарями становятся женщины! Стоит ли напоминать про «железную леди» – Маргарет Тэтчер! Даже во Франции в этом году на пост президента претендует женщина! «Власть – женщинам!» – вот наш лозунг. Или власть женщин, или – падение нравственности! Власть женщин или – СПИД! Власть женщин или – наркомания и проституция!
Тишина висела плотная. И тут – вот уж поистине дело случая! – кто-то прихлопнул комара, и… раздались аплодисменты. Редкие, быстро смолкнувшие, но… аплодисменты.
За минувшую неделю пришлось сделать много. Самое простое – достать танки. Приехали с Икс Игрековичем на КПП: «Можно позвонить командиру?» «Звоните». Позвонили. Тот ответил почему-то радостно. Будто ждал и дождался. Мне было смешно, когда Икс Игрекович, стоя у блеклой стены с телефоном, произнес незнакомым мне чарующим голосом: «Вас беспокоит заслуженный деятель искусств…» Дежурный сержант смотрел на нас, как на слона с жирафом. Своим ходом прибывших к ним в в/ч.
В Кубинке, куда я наведывался позапрошлым летом, из КПП выскочил взъерошенный разгильдяй без погон, чтоб ворота открыть, а за воротами – справа заброшенный стадион, слева (не знаю – выдаю ли я военную тайну?) кавказский рынок. Праздник был авиационный, поэтому молодцеватые офицеры, в красивой форме, с орденами и медалями, маршировали вдоль трибуны, а за ними и вдоль строя бегали дворняжки.
Здесь все было чисто, ровно, безлюдно и так спокойно, что меня потянуло в сон, едва мы вошли на воинскую территорию.
Майор Копытин быстро понял суть дела, попенял на малую зарплату, покривился на армейскую реформу, понизив голос, сообщил, что ихнюю часть практически расформировали, и он тут как ежик в тумане. «А танков на ходу – только три. Есть еще походная кухня, если надо – пожалуйста, на коммерческой основе». От кухни, подумав, отказались, коммерческая основа оказалась незначительной, и мы поладили, скрепив договор непритязательным застольем. Майор выудил из сейфа бутылку водки, трехлитровую, уже початую банку огурцов, с торчащей оттуда вилкой, три лафитника, протерев один изнутри пальцем, прежде чем поставить на стол. И веселье началось. После третьей Копытин стал называть Икс Игрековича: «Иксик» и учить киноискусству: «Что вы все про бандитов, про этих козлов, вот – я! У меня в подчинении почти двести… ну, сейчас сто пятьдесят человек. И я – за всех отвечай! А они, козлы, им лишь бы в самоволку свалить и напиться! А я – отвечай! Вот – кино! А эти умники в Госдуме гауптвахту отменили, а он пришел пьяный – куда мне его?!» «Куда?» – спросил я. «Закрываю в канцелярию. А если он дурной – ломает дверь!» «Стоп, стоп! – сказал я. – Гауптвахту, кажется, вернули?» «Они вернули, а мы ее уже – сломали! Приказали – мы сломали! А эти депутаты хреновы придумали еще: призывать близко от дома!» «Чего ж плохого-то?» – опять спросил я. «Как же?! – возмутился майор. – Солдат идет в увольнение, там – друзья! Он напивается, опаздывает!..» «И вы его в – канцелярию?» – понял круговорот армейской службы Икс Игрекович, забавно держа на вилке большой огурец.
– Мы стоим на пороге великих преобразований! – продолжала Людмила. – Мы – великий народ с многовековой историей…
Из дома вывели Коробкова. Рот у него был залеплен пластырем, на руках наручники. В глазах – страх.
– Этого еще не хватало! – тихо сказал кто-то из мужчин сзади.
А женский голос вымолвил: «Игорь Борисович…» с интонацией, с какой говорят женщины о пропавшей вещи.
– Это враг! – указала Людмила. – Ярый враг новой власти! И мы будем безжалостно карать всякого, кто встанет на нашем пути!
Полная тетенька, в фиолетовом платье и жемчужными бусами на рыхлой шее, грохнулась в обморок. Такого я не предусмотрел. Читал в дневниковых записях сотрудника ОГПУ-НКВД, прикрепленного к МХАТу, о постоянных обмороках на спектаклях «Дни Турбиных», но в голову не пришло, что и тут… Слава Богу, быстро очухалась, побрызгали водой, она и очнулась… Первое, что в глазах мелькнуло, – страх за макияж!
– Судить его будем открыто и всенародно! – возвестила, ткнув в Коробкова пальцем, Людмила.
Тот, что с мегафоном, поставил мегафон, достал пистолет и передернул затвор – вспомнил, наконец-то, говорил ему: не позволяй о себе забывать! Пистолет достал, что-то записал, вывел кого-то из строя…
Я огляделся – понурые лица. Так же смотрели люди из троллейбусов и с тротуаров, когда генерал Макашов ехал с вооруженными соратниками по проспекту Мира брать с боем телецентр. И был бой… А завершилось – юмористическим концертом. В телевизионной студии перед бойцами «Витязя» выступали «аншгаловцы» и неловко смешили победителей, в глазах которых было непонимание ими сделанного, хоть им и объяснили, что они спасли свободу.