Саймон расплатился по счету, поднял указанные дядей два потрескавшихся кожаных чемодана, и они направились к стоянке машин. Старик так резко остановился, что идущий следом Саймон чуть не налетел на него.
— Смотри! — воскликнул дядюшка Уильям, указывая морщинистой рукой на крепостные валы, веками защищавшие центральную часть Авиньона. — Стойкие стражи папского города! Дуновение истории, потрясающий свет! Восхитительно! Я уже чувствую шевеление музы.
— Давай уступим дорогу автобусу.
В машине дядюшка Саймон набросился на сигары Саймона и, удовлетворенно вздохнув полной грудью, закурил. В Венеции было неважно, поведал он. Толпы людей и дикие цены, всюду эти противные голуби, недоразумение со счетом в пансионате — нет, он не жалеет, что уехал. Зато какая радость получить заботу и приют в Провансе, где художник расцветает, как цветок под солнцем.
— Дядя Уилли, с этим у меня как раз некоторые трудности. Все места в отеле заняты.
— Мелочи, мой мальчик, мелочи. Ты меня знаешь. Мои запросы просты и немногочисленны. — Он глубоко затянулся «гаваной». — Раскладушка на чердаке, тарелка супа да кусок хлеба. Благородное аскетическое существование.
Саймону было известно, что это значит.
— С деньгами у тебя о’кей?
Дядюшка Уильям стряхнул пепел и подул на кончик сигары.
— Увы, я не застрахован от экономических спадов.
— Нет ни гроша.
— Проблема с поступлением наличности.
— Значит, ни гроша.
— Жду перевода.
— Все еще? Того же самого?
Считая дальнейшее обсуждение своих денежных проблем ниже собственного достоинства, дядюшка Уильям обратил все внимание на окружающие красоты. Когда они проезжали мимо проститутки у «БМВ», теперь уже в летнем ансамбле — шорты и золотые туфли на высоком каблуке, он галантно приподнял шляпу, бормоча: «Очень мила». Покачивая головой, Саймон раздумывал, где, по всем признакам на долгий срок, поместить дядюшку Уильяма. Он может оставаться в отеле неделю, не больше. После этого все номера будут заняты.
— О чем задумался, мой мальчик?
— Пытаюсь придумать, где тебя разместить. Как долго собираешься оставаться?
Дядюшка Уильям восторженно забормотал, показывая на ровные ряды подсолнухов, как один обративших свои веселые головки в одну сторону.
— Кто знает? Месяц? Всю жизнь? Вспомни, сколько лет Сезанн писал Сент-Виктуар, — изрек он, махнув сигарой. — Этот великолепный пейзаж — скалу, оливковые деревья, зеленеющие виноградники — следует смаковать не спеша, как хорошее вино, а не глотать залпом. Смена времен года, уверен, послужит источником нескончаемого вдохновения. — Он потрепал Саймона по колену. — К тому же рядом с тобой близкий тебе человек.
Как раз этого я и боялся, подумал Саймон.
Как и ожидалось, дядюшка Уильям пришел в восторг от отеля, а поскольку был не дурак, то почти сразу разглядел в Эрнесте бесценного союзника. Не прошло и часа, как он предложил написать портрет — «классической формы голова, невольно вспоминаешь римских императоров», — а когда заявил, что обязательно надо изобразить лежащую у ног Эрнеста миссис Гиббонс, не оставалось никаких сомнений, что заложены основы полного взаимопонимания. Норфолкский Гойя окапывался на все лето.
Велосипедисты дышали легко, ноги двигались вверх и вниз с регулярностью поршней. Глядя, как они взбираются по крутой извилистой дороге, ведущей к Горду, трудно было представить их первую вылазку, когда они, ругаясь и кашляя, из последних сил напрягали свои жиденькие мускулы. Генерал сиял от удовольствия. Как тысячи клубных спортсменов, они могли за солнечное утро легко покрыть сотню километров, всего лишь как следует пропотев.
Они сделали длинную петлю в сторону Иль-сюр-Сорг, вверх к Перне и мимо Венаска и Мюра на дорогу Д-2, затем последний подъем к Горду. Достаточно для того, чтобы к приготовленному для них в сарае Генералом обеду разыгрался хороший аппетит.
Он не пожалел усилий, чтобы подготовиться к этому обеду, — вокруг раскладного столика расставил стулья, приготовил вертела для «гамбас» и нарезал толстыми ломтями окорок. Для пастиса и розового вина были мешочки с кубиками льда. Для последней воскресной тренировки, последнего воскресенья, когда они еще были бедняками, нашлась припасенная им дюжина шатонефа.
Генерал уехал вперед, чтобы разжечь огонь, и стоял, глядя на мерцание разгорающихся углей. Налил себе пастиса, любуясь, как мутнеет жидкость от добавленных к ней воды и кубиков льда. Поднял стакан в молчаливом тосте за святого покровителя грабителей банков. Должен быть такой, думал он; во Франции для всех и вся имеется свой святой. Кто бы ты ни был, дай нам удачи, и через неделю в это время мы будем считать добычу.
С дороги послышались голоса и смех, потом ребята, улыбаясь во весь рот и потирая зады, слезли с велосипедов, чтобы не портить шины на каменистой тропинке.
— Bravo, mes enfants! Кому воды, кому пастиса?
Утирая шапочками пот, они сгрудились вокруг стола, разбирая стаканы и лед.
— Сегодня, — сказал Генерал, — мы нажираемся, напиваемся и спим в холодке. Но сначала десять минут для дела.
Он подождал, когда все наполнят стаканы и рассядутся. Семь загорелых физиономий обратились к нему.
— Bon, — продолжил Генерал, выкладывая на стол семь пар тонких резиновых перчаток и два ключа. — Когда мы сидели в писсуаре, у всех нас сняли отпечатки, так что в ту ночь все вы наденете перчатки. Не снимаете их даже почесать задницу. Дальше, — произнес он, выкладывая на стол пачку сигарет. — Это задняя дверь, ваш выход наружу. — Рядом с сигаретами встал стакан. — Здесь, слева от двери, я поставлю фургон — у меня в запасе целый день, так что знайте: он будет там. В нем будут велосипеды. Ночью я их вынесу и прикреплю цепью к ограде позади фургона. Одной длинной цепью на одном замке. Не снимать перчаток, когда будете возиться с цепью, о’кей? — Семь голос согласно закивали. Генерал поднял ключи. — Это ключи от замка. Если потеряется один, останется второй. Посеете оба — вы накрылись. Жожо, Башир, тебе и тебе, повесьте их себе на шею, засуньте в нос, держите где угодно, только не потеряйте.
Генерал хлебнул из стакана и вытер усы.
— Поверх велосипедного костюма я дам вам надеть брюки и трикотажные рубашки. Старые и без следов. Бросьте их там. Когда полезете, все вымокнете, но у вас впереди ночь, чтобы обсохнуть. — Он обвел компанию глазами и широко улыбнулся. — Voilà c’est tout. Остается только сосчитать денежки. Вопросы есть?
Ребята молча глядели на кучу резиновых перчаток и ключи от замка. Месяцы трудов, теперь идти на дело. Генерал знал, о чем каждый думает: что, если не получится? Снова скамья подсудимых, высокомерный негодяй-судья, новый срок.
— Друзья мои, — произнес он, — верьте мне, все будет как надо. — Он похлопал по ближайшему плечу. — Что с вами? Никто не спросил меня, что у нас на обед.