– Я совершенно не умею с ним обращаться…
– Не глупите. Всё элементарно. Цельтесь в глаз.
Айзек взял револьвер, прицелился в мёртвого томми. Рука его дрожала.
– Вы сможете, Айзек. Мы с Кошки расстались у ходовой рубки. Найдите его и остальных. Расскажите про томми. Пассажирам велите запереться в каютах и никуда не выходить. Впрочем, пассажиры, надеюсь, спят.
– А вы, капитан, спокойны, как сырная запеканка, – неясно было, с одобрением сказал это Айзек или, напротив, с осуждением. Глаза его, увеличенные линзами очков, смотрели строго и внимательно. Он покосился на Аяваку, которая так и стояла в коридоре, не решаясь войти в лазарет, нахмурился, взял капитана под руку и деликатно отвёл в угол.
– Капитан, простите мне моё любопытство, но… это ведь луораветланка чистой воды.
Макинтош не знал, откуда выросло Айзеково предубеждение к луораветланам, но выросло оно ветвисто и размашисто – ни малейшей возможности выполоть. Во всякой новости о луораветланах Айзек усматривал невероятнейшие козни – луораветланской, разумеется, стороны. Таких коварств не способен был выдумать ни один преступный ум, какие иной раз озвучивал за чаем старый доктор. Кроме всего прочего, Айзек искренне верил, что нет ничего хуже плохого мира – а мир с луораветланами он считал плохим. Знал ли Айзек о трагедии на «Клио»? Иногда Макинтош замечал, что доктор осведомлён о луораветланских тонкостях слишком уж подробно, но затем Айзек позволял себе такие наивные замечания, что Макинтош решительно отметал все подозрения на его счёт.
– Не кажется ли вам странным, капитан, что наши томми помутились рассудком именно теперь, когда на борту появился луораветлан? Нет ли здесь связи?
– Связь, безусловно, есть. Кто-то похитил из порта маленькую умкэнэ. Подозреваю, это был томми. Помните происшествие при погрузке? Обезумевшего носильщика?
– Но зачем томми похищать луораветланского ребёнка?
– А зачем томми убивать старших офицеров?
– Позвольте вопрос, капитан. Откуда у вас информация о похищении ребёнка?
Макинтош выразительно посмотрел в сторону Аяваки. Наивная луораветланка стояла прямо в луже подтаявшего чёрного льда. Лицо её было сосредоточенным, хмурым, руки нервно подёргивались.
– Но это ведь нонсенс, международный скандал. Кто пойдёт на такое? Может, не было никакого ребёнка, а, капитан? А был только повод проникнуть на наш пароход и устроить всё это… безобразие? Неужели вы верите этой… кукле?
Макинтош пожал плечами.
– Ничего не остаётся. Луораветланы не обучены лгать.
– А я когда не умел курить, был молод и высок. И посмотрите на меня сейчас. Всё меняется, капитан.
– Найдите Кошки, Айзек. Предупредите его. Остальное – моя забота.
Айзек глубоко вдохнул, выпрямил тощую спину и двинулся по коридору в сторону ходовой. Остановился, хлопнул себя по лбу, словно вспомнив что-то важное, обернулся и сказал:
– Зато знаете, что? Голова совершенно не болит. Не чудо ли?
И ушёл, не дожидаясь ответа. Вид он имел одновременно жалкий и геройский.
Аявака стояла задумчивая, точно в трансе. Макинтош осторожно тронул её руку.
– Пойдёмте, Аявака. Нужно спешить.
Затоптал тонкое щупальце чёрного льда, ползущее по коридору.
– Что же ты не войдёшь, девочка? – шепчет Кэле. – Помнишь меня? Видишь, у меня всё получается – и без твоей помощи.
Аявака двенадцать лет слушала эхо этого голоса в своей памяти. Вкрадчивое, неживое, ледяное. Знала – это случится, они встретятся снова. Готовилась. Недостаточно хорошо. Всё по-прежнему. Голос. Аявака увязла в нём, как муха в паутине. Стоит, не в силах пошевелиться.
– Удо Макинтош – надоедливый пинычьын [13] , – жалуется Кэле. – Но мне приятно, что все мы снова вместе. Пора довершить начатое.
Мёртвой чернотой тень Кэле ползёт по стенам и полу.
– Попрощайся с капитаном, – шепчет Кэле. И дёргает за чёрную ниточку, к которой привязан громоздкий томми.
– Убей, – приказывает Кэле своей марионетке, и томми начинает движение.
– Удо Макинтош! – кричит Аявака, и тотчас захлёбывается, теряет равновесие, тонет в ледяной черноте. Вот и всё, думает она. Вот и всё. Мы опоздали.
Она падает, падает в чёрную бездну без звёзд, и со всех сторон на неё смотрит Кэле.
– Ты совсем не изменилась, – говорит Кэле. – Такая же маленькая и глупая. Такая же послушная.
Он тянет за ниточки, и Аявака чувствует, как поднимается одна её рука, затем вторая. Чувствует на лице чужую злую улыбку.
– Я убил Кутха, – говорит Кэле. – Я выждал время. Я возвращаюсь. Я победил.
Аявака чувствует, как голова её кивает. Кэле победил.
Время остановилось. Аявака не видит ничего, кроме черноты. Все её звуки – голос Кэле, все запахи – его сладкий запах.
Ещё немного, и Аяваки не останется вовсе.
– Мы найдём маленькую непослушную умкэнэ, – продолжает Кэле. – И она станет моим лейвинэнэт [14] для возвращения домой.
Аявака путается в словах, блуждает в них, как в лабиринте, но… Мити ушла от него? Сильная маленькая Мити смогла победить Кэле. Аявака хочет улыбнуться, хотя бы мысленно, но не позволяет себе и этого. Нельзя, чтобы Кэле увидел её радость.
Тот продолжает:
– Не обижайся. Я взял бы тебя – ты послушнее и глупее. Но слишком стара. Не умеешь гнуться, сразу ломаешься.
Сквозь густую тьму Аявака чувствует живое прикосновение. Капитан Удо Макинтош.
– Пойдёмте, Аявака. Надо спешить.
– Иди, милая. Пусть поживёт пока. Он приведёт нас к маленькой умкэнэ, а потом ты его убьёшь, – шепчет Кэле и дёргает за ниточки.
Ноги Аяваки двигаются, послушные воле Кэле. Тело предаёт. Шаг, ещё один. Аявака идёт следом за капитаном.
Но теперь всё иначе. Если Мити смогла, значит, и я смогу, – думает Аявака.
Вспоминает, как сама учила маленькую Мити. Отпустить эйгир. Пусть тьма плывёт сквозь тебя, не задевая. Ты прозрачна и чиста.
Расслабиться и дышать. Сладкий запах Кэле – завеса, обманка – растворяется, открывая настоящую его суть. Копальхем. Гниение. Смерть.
Пусть.
Нужно представить, будто ныряешь в холодный океан. Течение несёт тебя прочь от берега. Не сопротивляйся. И тогда…
Аявака чувствует боль в поцарапанной руке. Чувствует сердце – бешеное, дикое, оно колотится за три сердца сразу. Чувствует лицо – с нехорошей улыбкой, которую подарил ей Кэле.