– Не душегуб я. И форму ни с кого не снимал! И тебе вреда не причиню!
– Все вы так говорите, – откликнулся недоверчивый хозяин голосом человека, которого за последнюю неделю убили раз пять. – На чем плавал?
– На «Сыне Грома», – не задумываясь соврал я. – Старший матрос, Марсель меня зовут.
– А чего здесь делаешь?
– В Лион я иду, к своим. Вот, хотел ночевать напроситься…
– Так я и думал, – мрачно ответил старик.
Я топтался перед дверью, размышляя, не стоит ли отправиться подальше от старого маразматика с пулевиком.
– Дождь сильный собирается?
– Сильный, – подтвердил я.
– Тогда иди в курятник. Выбери курицу пожирнее, придуши и тащи сюда.
Ствол пулевика качнулся и скрылся. Хозяин так и не объявился.
– Какую курицу? – растерянно переспросил я.
– Пожирнее! – рявкнул дед с неожиданной силой.
Ну и дела. Пожав плечами, я пошел в курятник, закрытый лишь на щеколду, и действительно обнаружил там десятка два куриц. Пинками отогнав самых проворных от дверей, я схватил первую попавшуюся и свернул ей шею.
Неужели для деда даже нет разницы, хорошую несушку в суп пустить или бестолковую старую птицу?
– Поймал? – осведомился дед из-за двери.
– Ну да…
– Тогда входи.
Дверь открылась, и я наконец-то увидел хозяина. Выглядел он и впрямь лет на восемьдесят, но при этом вполне крепким, чтобы завалить курицу самостоятельно. Пулевик – немногим его младше, кремневый, с длинным стволом, дед по-прежнему держал наготове.
– Счастливый ты, – непонятно сказал он. – Дай куру.
Я вручил ему бедную птицу с полной уверенностью, что теперь мне прикажут убираться вон, а то еще и сопроводят приказ порцией свинца.
Дед глянул на курицу, покачал головой:
– Ты, парень, не только птицам привык шею скручивать. Верно?
И что он углядел в курице?
– Верно, – признал я. – Я же все-таки военный человек, дед.
Внутри домик тоже был чистым и опрятным. Вряд ли старик сам порядок поддерживает. Большая комната, из нее еще две двери внутрь, стол – внушительный, не на одного, на нем яркая керосиновая лампа. Камин пылает, к нему два кресла придвинуты. Шкаф – а на полках, под стеклом, помимо посуды и всякой мелочевки, десятка три книг. Ого!
– Знаем мы таких военных, – мрачно изрек дед. – Сумеешь ощипать?
– Дело нехитрое.
– Пошли.
За одной из дверей оказалась кухня. Я огляделся – растопленная плита, в железной – железной! – кастрюле кипит вода, на полках – немало продуктов. Столовые приборы – деревянные, но нож железный, и кастрюль медных – две, и сковорода чугунная… Богатый старик! Зачем ему жить в глуши? И уж тем более – зачем пускать незнакомцев?
– Дед, а ты сам не душегуб, часом? – осведомился я.
Дед захихикал. Сухой, жилистый, даже сейчас, слегка горбясь, он был выше меня ростом. Сил, конечно, у него немного, но в общем все выглядело как в страшной детской сказке. Заблудились дети в лесу, пришли в домик, а там их старик-людоед встретил…
– Конечно. Видел же – я такой душегуб, что на солнечный свет боюсь высунуться, – охотно ответил он.
– Ладно, старик, пойду… – сказал я.
– Да подожди… – Он отставил свое ружье в угол. – Не душегуб, не бойся. Свари куру, я картошки почищу. Есть-то хочешь?
– Всегда, – освобождая ему место у стола, ответил я.
Вдвоем мы за полчаса соорудили ужин. Пока курица варилась, дед молча достал бутылку вина, разлил по хрустальным бокалам, первым отпил.
– За твое здоровье, старик, – сказал я, делая глоток.
– Жан. Меня зовут Жан.
Жан так Жан.
– А тебя как звать?
– Я ведь говорил – Марсель.
– Недослышал, прости уж старика.
Ага, такой недослышит.
– Не боишься случайных людей в дом пускать? – спросил я. – Как-никак живешь богато.
– Ты же честный человек! – наигранно удивился дед.
– Отец Жан, я не дурак. Странно ты себя ведешь. До города километров двадцать, так? Земля вокруг твоя…
– Я мирный селянин…
– Да какой ты селянин, – ухмыльнулся я. – Не сеешь, не пашешь, лозу не растишь, из живности одни куры…
– Живу не с земли. Но на земле.
– Как знаешь, – пожал я плечами. – Приютишь на ночь – спасибо.
– Да пущу я тебя, все будет с кем поговорить. Достань лучше из шкафа сыр, нарежь…
– Кто ты, Жан? – тихо спросил я. – Если простой человек – то как живешь тут один, никого не боишься? Если святой – то не слишком-то святую жизнь ведешь. Если ангел Господний – то не к лицу тебе таиться, правды не говорить.
– Э, святых-то я еще встречал, – вздохнул старик. – А вот ангелов – не приходилось… Я всего лишь отшельник.
Отшельников встречать мне доводилось. Но выглядели они…
– Дед, я человек прямой, военный…
Старик ухмыльнулся. Да что такое, за три дня никто в моем маскараде не сомневался, а этот будто в игру со мной играет!
– Ну ладно. Я простой лекарь. Когда-то им был. А сейчас доживаю тот век, что мне остался…
– И как это тебя от душегубов хранит?
– А ты подумай, Марсель, – усмехнулся старик. – Подумай.
– Лихих людей лечишь? Нехорошо!
– Лечить всегда хорошо. Я законов не нарушаю – если исцелю душегубца, то страже о том сообщу. А дальше ее дело… пусть ищет.
– Встречал я таких лекарей. Только клятва Гиппократа от стражи…
– Может, и не спасает. А вот титул – да.
Я оторопело смотрел на старика.
– Я – барон.
– А я – граф.
За окном застучали первые капли дождя. Дед недовольно нахмурился:
– Молодой человек, я не лгу.
– Допустим, и я тоже, – зло огрызнулся я.
Старик захихикал.
– Ладно… хочешь – верь, хочешь – нет. За плитой следи!
Я разлил по тарелкам суп, и мы молча поели. Неужели старик не врет? Что лекарь – возможно. Но чтобы барон… и в такой глуши… один… в маленьком доме…
– А где же владения вашей милости?
– В Багдаде. Я барон Жан Багдадский.
– Персия уже сорок лет как не под Домом…
– Ага, – прихлебывая суп, согласился барон-лекарь. – Только разве Дом это признал?
– Верно. А за какие заслуги высокий титул пожалован?