– Там кто-то спит? – спросила я.
– Муж мой, Михалыч, – с вызовом ответила Петухова.
– Кухню можно посмотреть? – спросила я и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.
Петухова рванула следом за мной, но было уже поздно. Я увидела то, что и предполагала. На столе стояла недопитая картонная коробка с дешевым вином. Закуска, недоеденная, на грязных тарелках рядом с коробкой. Засохший хлеб, пустая консервная банка из-под кильки в томате, два стакана с подонками красной жидкости.
– Что сегодня ела девочка? – строго спросила я.
– Как чего ела?! – возмутилась Петухова. – Хлеб ела, с маслом! И потом этот… как его…
– Понятно. Значит, вы говорите, что она хорошо живет?
– Хорошо. Я внучку люблю. Она хорошо у меня живет!
– Значит, денег мы вам не дадим! – сделала я вывод. – Хорошо так хорошо! Поможем материально другим семьям, которые больше вашей нуждаются…
Я направилась к выходу. Как я и предполагала, такой мой ход сработал безошибочно.
– Э-э, гражданка, постой! Как тебя… комитет! – Петухова бросилась за мной.
– Что? – неохотно обернулась я.
– Так ведь, это… Моей зарплаты нам не хватает, она у меня маленькая…
– У вас муж есть, – безапелляционно заявила я, – дедушка Ксюши…
– Какой он ей дедушка?! – возмутилась хозяйка. – Да и мне он не муж, так… сожитель, мать его!..
– Значит, с деньгами у вас туго и вы нуждаетесь в разовой материальной помощи? – Я вернулась к столу.
– Нуждаемся, нуждаемся, – закивала Петухова, – а сколько вы дадите?
Я пожала плечами:
– Все зависит от того, как сильно вы нуждаетесь. А вообще – от пяти до пятнадцати тысяч. На еду и одежду ребенку! – уточнила я.
У Петуховой даже дыхание перехватило. Глаза ее загорелись, она, похоже, уже прикидывала в уме, сколько коробок вина можно купить на эти деньги.
– Кстати, где вы работаете? – спросила я.
– В парикмахерской, уборщица я. Зарплата – четыре тысячи.
– По какому графику вы трудитесь? Я имею в виду, за девочкой кто присматривает, пока вы на работе?
– Два дня через два. А присматривать… Да что за ней присматривать, она уже большая!
– Дочь-то хоть вам помогает? – спросила я. – У вас ведь, насколько нам известно, дочь есть, вполне дееспособная.
Петухова замялась:
– Да как вам сказать… Присылает иногда мелочь, так, на хлеб… То тысячу, то пятьсот рублей… И то редко.
– Понятно. – Я еще раз оглядела убогую обстановку комнаты. – Ну что ж, берите ручку, лист бумаги и пишите.
– А че писать-то? – Пеухова сбегала в спальню, принесла разлинованный лист, очевидно, вырванный из старых Ксюшиных тетрадей, и какую-то допотопную ручку и уселась за стол.
– Пишите заявление в произвольной форме. Я, такая-то, прошу выделить мне разовое денежное пособие в размере…
– Тише, не гоните так, я не успеваю! Про-шу… вы-де-лить… – по слогам диктовала сама себе Петухова, – как дальше-то?
Да уж!..
Когда она с горем пополам домучила заявление, я сложила лист пополам и убрала его в сумку, затем достала стодолларовую бумажку и показала ее хозяйке:
– Вот это я могу оставить вам уже сейчас, только напишите расписку.
Та обрадовалась так, словно ее назначили директором парикмахерской, в которой она работала. Она шустро сбегала в спальню, принесла еще один лист бумаги и под мою диктовку написала расписку в получении денег. Я спрятала и ее в свою сумку.
Когда я вышла из квартиры на свежий воздух, мне захотелось помыться. Встать под горячий душ и стоять так долго, пока вся грязь, что налипла на мою кожу в этом гадюшнике, не смоется с моего тела! В сумке у меня лежало заявление гражданки Петуховой с описанием всех лишений, которые она испытывала, таща на себе непосильный воз по воспитанию внучки, а также расписка в получении ею ста долларов за внучку. Я еще толком не знала, зачем мне так нужны эти бумаги, но чувствовала, что они еще очень пригодятся.
* * *
Мы с Ксюшей сидели в парке и смотрели на плывущих по озеру лебедей. Она ела мороженое, которое я ей купила, и держала в руке воздушный шарик в виде розового сердечка.
– А бабушка не будет тебя ругать, что ты долго домой не приходишь? – спросила я.
– Нет, ей не до меня, у нее новый муж, Михалыч, – ответила девочка небрежно.
– И часто у нее… новые мужья появляются? – осторожно осведомилась я.
– В год – по два новых мужа, – сказала Ксюша, очевидно, повторив чьи-то слова.
– Твоя мама когда последний раз к вам приезжала?
– Давно… Я не помню, но тогда была осень, и она подарила мне осеннюю куртку и сапожки.
– А деньги она вам присылает? Я имею в виду, бабушке?
– Бабушке денег давать нельзя – она все пропьет! Или Михалыч у нее отнимет.
– Зачем же она с таким живет? Бабушке надо хорошего мужа.
– Где ж такого взять! Все мужики – одинаковые. Все пьют и деньги забирают. Какая разница, с кем жить?
– Да, действительно… Почему же мама не приезжает к тебе почаще?
– Она работает. Далеко, за границей. Ей часто сюда ездить нельзя.
– Это она тебе так сказала?
Девочка кивнула. Она уже доела мороженое и облизывала пальцы.
– Зачем ты лижешь грязные руки? Пойдем, помоешь их в фонтане.
Я взяла девочку за руку, и мы подошли к фонтану. Она перегнулась через бордюр, заплескала руками в воде, радуясь, как пятилетний ребенок. Ясно, что с ней никто никогда не ходил ни в парк, ни куда-либо еще.
– Ксюша, мне кажется, ты не наелась. Скажи честно.
Девочка посмотрела на меня снизу вверх своими большими голубыми глазами. А глаза у нее мамины, подумала я, только у дочки они ясные и добрые.
– Не наелась, – призналась девочка.
– Тогда пойдем, я видела здесь недалеко ресторан.
– Ресторан? – Ксюша посмотрела на меня испуганно. – А вы знаете, как там все дорого?!
– Вот заодно и узнаем.
Мы сидели в ресторане «Арарат» и под армянскую национальную музыку уплетали национальные армянские блюда. Ксюша уплетала все так, как будто никогда в жизни до этого она не ела досыта. Я даже опасалась, как бы девочке не стало плохо.
– Да, Ксюша, не повезло тебе, – сделала я заключение, – мама далеко, бабушке, как видно, не до тебя…
– С этой бабушкой мне не повезло, – согласилась девочка, – но у меня еще и другая бабушка есть.
– Так, так, а вот с этого места поподробнее, – заинтересовалась я, – что за бабушка?