Через неделю после рождения дочери Фелицата арестовали. Дальнейшая судьба Ожешко осталась неизвестна: то ли он был расстрелян, то ли погиб в лагере. Жену его отчего-то не тронули, может, просто забыли про Кристину, и она мирно просуществовала в каморке, которая осталась ей после того, как дом отобрали у хозяина большевики. Кристина родила дочь поздно, и, наверное, подорвала свое здоровье. Она умерла, оставив Альбину в двенадцать лет круглой сиротой. Про маленькую девочку забыли все вокруг, и та запросто могла умереть от голода, но господь пнул ее ангела-хранителя, и тот мигом уладил дело. Альбину пригрела соседка по квартире, Ирина Константиновна.
Альбина получила образование и удачно вышла замуж за сына своей второй матери, Ирины, Евгения.
Жизнь Ожешко начала налаживаться, супруг делал карьеру, богом данная матушка здравствовала, у Альбины быстро появились дети, сначала мальчик, потом, спустя некоторое время, девочка. Счастье переливалось через край, и до определенного момента Альбина, наверное, думала, что теперь ее ждут только радости. Но жизнь, простите за банальность, состоит из черных и белых полос, весь вопрос лишь в том, какой они ширины и с какой частотой сменяют одна другую. У Ожешко преобладал темный цвет, не успело ее дочери исполниться два года, как умерла Ирина Константиновна, убитая горем Альбина вызвала врачей, чтобы констатировать ее смерть, но медики внезапно заподозрили нехорошее и кликнули милицию.
Затем грянул гром. Выяснилось, что Ирина Константировна приняла огромную дозу сильного сердечного лекарства, которое можно глотать лишь в микроскопических количествах. На кухне обнаружили пустой пузырек и чашку с несколькими каплями недопитой жидкости. Версию о самоубийстве следствие отвергло сразу, Ирина ничем не болела, казалась счастливой и за пару часов до кончины сидела во дворе на скамеечке, болтая с соседками, потом спохватилась и, воскликнув: «Господи, мне же Валечку из яслей забирать, няня заболела», – побежала за малышкой.
Соседки видели потом, как дама и девочка вернулись домой, Валечка подпрыгивала и спрашивала:
– Мы купили эскимо?
– Да, кошечка, – ответила бабушка, – но сначала следует поужинать.
– А братику мороженое?
– Ему нельзя, – терпеливо объяснила Ирина, – он ангиной заболеет, горло у него слабое.
– А мне можно!
– После каши!
Мирно беседуя, девочка и дама вошли в подъезд, а через час Ирина Константиновна скоропостижно скончалась.
Ну, согласитесь, самоубийца навряд ли станет вести себя подобным образом – за десять минут до смерти о пломбире не говорят. Никакой записки мать Евгения не оставила, зато в тумбочке обнаружилось давно составленное завещание, Ирина Константиновна отписала все свое имущество сыну и невестке.
По двору змеями поползли слухи.
– Альбине надоело со старухой жить, – шептались одни соседки.
– Что вы, – возражали другие, – Ирина ей за мать была, роднее родной.
– Подумаешь, небось опостылела старуха.
– Не несите бред.
– Кто ж тогда лекарство подсыпал?
– Неизвестно.
Подобные разговоры кипели постоянно, стихали они лишь тогда, когда во дворе показывались Альбина, ее муж, сын или няня дочки Валечки.
Потом следователи вынесли вердикт: смерть дамы – трагическая случайность, очевидно, ставшая подслеповатой, Ирина Константиновна не увидела, что из пузырька вылилось в воду все лекарство, и выпила смертоносный раствор.
Сплетни поутихли, но все равно нет-нет да поднимали голову. Но несчастья Альбины на этом не закончились. Через три месяца после смерти бабушки от дифтерита умерла Валечка. Теперь соседки перестали осуждать Ожешко, ее начали со страстью жалеть, Альбина тяжело переживала несчастье, а судьба упорно била женщину, затем трагически погиб ее сын на даче, он угорел от печки.
Местные кумушки только удивлялись, глядя, как Альбина идет из магазина с огромной сумкой и как она еще сохраняет способность передвигаться.
Варвара Михайловна, допущенная в дом Ожешко, дивилась еще больше: и Альбина, и ее супруг Евгений никогда не вспоминали детей, на стенах не висели их фотографии, и никаких следов ребят в доме не было.
Похоже, пара ничего не оставила на память о сыне и дочери. Варваре Михайловне такое положение вещей казалось странным, но потом Альбина потрясла ее до глубины души.
Как-то раз Ожешко пришла к Варваре и сказала:
– Мы с Женей поживем на даче, квартиру временно закроем. Вот рабочий телефон мужа на всякий случай.
– У вас же холодный домик! – воскликнула Варвара.
– Почему? Там печь имеется, – ответила Альбина, – будем топить.
Варвара вздрогнула, вспомнив про смерть сына Ожешко, она бы сама, случись в ее семье подобное несчастье, мигом продала злополучную избушку.
– Зачем же на зиму в деревню, где нет ни центрального водопровода, ни магистрального газа, ни канализации, перебираться? – вырвалось у нее. – Да и до службы далеко.
Альбина потупилась:
– Я беременна, врач велел мне до появления ребенка на воздухе пожить, все-таки возраст уже того, не юный!
Варвара Михайловна всплеснула руками:
– Господи, как же тебя так угораздило!
Ожешко улыбнулась:
– Да это счастье просто, мы очень детей хотим, это Женина мечта.
Варвара прикусила губу, ей хотелось крикнуть: «Ни в коем случае не рожай! Бог троицу любит, двое первых деток умерли, и новому дорога в могилу».
Альбина оставила на столе записку с номером телефона и ушла. Домой она вернулась в марте, прижимая к себе кулек.
Онемевшие соседки даже не стали судачить, случившееся было за гранью их понимания. Евгений бегал по двору молодым скакуном, Альбина, как всегда, молчала, в семье снова появилась няня, мрачная, насупленная Настя, в свое время ухаживавшая за Валечкой.
Анастасия была довольно молода, но разговорчивостью не отличалась и гуляла с коляской в одиночестве. Если какая-нибудь из местных мамаш подкатывала к ней со своим младенцем, желая скоротать время в дружеской беседе, Настя молча отходила в сторону.
Павлика она никогда не оставляла одного, всегда держала при себе, в детский сад мальчика не отдали, в школу он практически не ходил, учителя прибегали на дом. Впрочем, осуждать родителей, потерявших до Павлика двоих детей, никто не стал.