— Камерон Колли слушает.
— Камерон, господи, Камерон, как хорошо, что ты дома. Я была уверена, что опять запуталась в часовых поясах; абсолютно уверена. Истинная правда. Камерон, это просто смешно, нет, я без смеха говорю. Моих нервов уже не хватает, правда. С ним совершенно невозможно разговаривать. Он невыносим. Я не знаю, почему я вышла за него замуж, клянусь тебе. Он сумасшедший. В буквальном смысле этого слова — сумасшедший. Бог бы с ним, но он и меня доводит до безумия. Я хочу, чтобы ты с ним поговорил. Скажи ему что-нибудь, я тебя умоляю. Он, конечно, и тебя не послушает, но, но, но… ну, по крайней мере, может быть, выслушает.
— Привет, мама, — устало говорю я и лезу в карман пиджака, где у меня обычно лежат сигареты.
— Камерон, что мне делать? Бога ради, скажи, что мне делать? Скажи ты мне, ради всего святого, как жить с таким невозможным человеком. Ты понимаешь, что он становится все хуже и хуже. Если бы это были мои фантазии! Клянусь тебе — это не фантазии, чистая правда. Он становится все хуже. Не я — он. Все мои друзья могут подтвердить. Он просто…
— Что там у вас стряслось, мам? — Я беру карандаш со стола и начинаю грызть кончик.
— Мой муж — идиот! Ты что, не слушаешь?
— Слушаю, но что?..
— Он собрался покупать ферму! Ферму! Это в его-то возрасте!
— Что? Овцеводческую? — спрашиваю я, потому что она звонит из Новой Зеландии, а овец там, сами понимаете, хоть отбавляй.
— Нет! Для… ангорской шерсти. Ангорская шерсть… с коз или кроликов, с кого уж там ее стригут. Камерон, он становится абсолютно невыносимым. Я знаю, что он тебе не отец, но вы, похоже, ладите друг с другом, я думаю, он к тебе прислушается. Сынуля, может, ты приедешь и вразумишь его, потому что…
— Приехать к вам? Мама, ради бога, это же…
— Камерон! Я от него с ума сойду!
— Слушай, ма, ты только успокойся…
Так начинается очередной телефонный марафон — моя матушка пространно, подробно и с чувством жалуется на моего отчима, затевающего какой-нибудь новый бизнес, который, по ее убеждению, непременно погубит их обоих. Мой отчим Билл — кругленький, мирный, забавный веллингтонец, раньше торговавший подержанными машинами; он познакомился с моей матерью в карибском круизе три года назад, а через год она уехала к нему в Новую Зеландию. Они отнюдь не бедствуют, получая пенсии и кое-какие доходы с вложений, но время от времени Билла снова тянет заняться каким-нибудь бизнесом. Эти проекты дальше планов не идут, и обычно даже планами нельзя их назвать всерьез. Как правило, Билл просто говорит что-нибудь совершенно безобидное, ну, скажем: «Ты только посмотри — в Окленде можно купить франчайзинг в системе фаст-фуда всего за каких-то пятьдесят тысяч», но моей матери кажется, что он уже все решил, а денежки, конечно, вылетят в трубу.
Она бубнит свое, а я тем временем запускаю интернет и не торопясь просматриваю последние сообщения «Рейтерз» и «Ассошиэйтед пресс». Это чисто инстинктивная журналистская реакция, абсолютно совместимая с не менее рефлекторными сочувственными «ну и ну» и «ай-ай», которыми я ублажаю мою матушку, как только в ее монологе обозначается пауза.
В конце концов мне все же удается свернуть разговор, заверив ее, что Билл вовсе не собирается вкладывать все их сбережения в какую-то развалюху ферму в горах и что — как и всегда — ей просто нужно поговорить с ним об этом. Я обещаю навестить их на будущий год — может быть. Расстаться с первого захода не удалось — моя матушка из тех, кто пожелает тебе всего хорошего, попрощается, поблагодарит тебя за звонок или за то, что ты оказался на месте, когда она позвонила, попрощается опять и вдруг начнет осваивать совершенно новый пласт разговора. Но я наконец говорю «до свидания» и кладу трубку, пока она еще не успевает мне ответить. Я откидываюсь на спинку стула.
— Насколько понимаю, тебя доставала матушка, — раздается веселый голос Фрэнка из-за монитора.
Я не успеваю ему ответить, как снова звонит телефон. Я вскакиваю, со страхом хватаю трубку — неужели опять она: забыла что-то сообщить.
— Да? — вскрикиваю я.
— Привет, провинция, — слышится в трубке породистый английский голос.
— Что?
— Камерон, это Нейл. Ты хотел со мной поговорить?
— А, Нейл, привет!
Нейл — мой бывший коллега, который уехал работать в Лондон на Флит-стрит, [35] когда на Флит-стрит еще не было засилья японских банков. Его отец во время Корейской войны служил в разведке, где и познакомился с сэром Эндрю (нашим главредом и поправляющимся инфарктником). Нейл самый заядлый консерватор из всех, кого я знаю; он курит опиум и безгранично верит в королевскую семью, в равной степени ненавидит социализм и Тэтчер и голосует за либералов, потому что его семья всегда за них голосовала — с тех еще времен, когда либералы назывались вигами. Он охотится на оленей и ловит лосося. Каждый год носится как сумасшедший в Креста-Ран. [36] Ездит на «Бентли-82». Я не исключаю, что слово «светский» придумано исключительно для него. Теперь он на вольных хлебах и подвизается в темах, связанных с разведкой, — иногда для крупных газет, но чаще для корпоративных клиентов.
— Как дела? — спрашиваю я, бросая хмурый взгляд поверх экрана.
Но тут Фрэнк встает и, неторопливо продефилировав по комнате с авторучкой в зубах, исчезает.
— Хорошо, и некогда вздохнуть, — гнусавит Нейл. — Чем могу помочь?
— Можешь поведать, что тебе удалось узнать про тех пятерых парней, которые между восемьдесят шестым и восемьдесят восьмым отошли в мир иной при весьма подозрительных обстоятельствах. Ну, ты знаешь, о ком я — о тех ребятах, что были связаны с Расколом Ядра, или как там это теперь называется.
Последовала пауза.
— Ах, это, — говорит Нейл, и я слышу, как он закуривает сигарету. У меня слюнки текут. Живут же некоторые. — Старая история.
— Ага, — говорю я, закидывая ноги на стол, — старая история, она читается как шпионский роман, и никто так и не дал ей сколь-нибудь убедительного объяснения.
— А что там объяснять, чудо-мальчик? — вздыхает он. — Неудачное стечение обстоятельств.
— Похоже на Внутренние Расследования Археологической Комиссии Института. Нет?
Нейл смеется, вспоминая наш акронимический тайный код, которым мы пользовались в годы совместной работы.
— Нет, это Публичные Разыскания Архива Внутренних Дел… черт, что там последнее?