Словно подтверждая его слова, голубое свечение потухло, растворившись в камнях.
— Ушел, — грустно закончил Антрацит и, обреченно вздохнув, уселся рядом со священником. — А я не знал, что ты можешь так драться.
Исаак запустил руку в сумку, выудил бутылку и сделал хороший глоток, протянул Антрациту.
— На, держи. Нервы успокаивает.
На этот раз спут спорить не стал. Более того, выпил скорее охотно.
— Видимо, это тоже генетические изменения, — подытожил он, возвращая бутыль.
— Любовь к алкоголю? — не понял рыжий.
— Нет, — покачал головой Антрацит. — Возможности твоего тела. Я читал, что священники Церкви Света еще в детстве подвергаются генным изменениям. В частности, голосовой модификации. Именно поэтому Призрак не смеет тебе противиться. Вот только зачем ты выспрашивал его имя? Теперь между вами связь…
— Не знаю, — пожал плечами Исаак.
— Наверное, тоже гены, — предположил спут.
— Да какие еще гены?
— Как какие, те самые, что подверглись тщательной обработке. Церковь Света проводит всех своих братьев через процесс генетической модификации. Ты что, хочешь сказать, что не знал о своих возможностях?
— Нет, — искренне ответил Исаак.
— Ты серьезно этого не знал? И как ловить Призрака тоже? Я думал, что у тебя просто нет практики, но теория…
Исаак покачал головой:
— Ни практики, ни теории. Все, что мне сказали: приложить амулет ко лбу носителя…
— Но ты же этого не сделал!
— А как я тебе это сделаю? — возмутился священник. — Ты вообще видел, что здесь было? Какой, к чертям свинячьим, амулет? Я думал, он меня в клочья разорвет.
— Тогда понятно, почему ты его отпустил, — вздохнул спут.
— Честно говоря, это меня сейчас волнует в последнюю очередь. Главное, что я еще жив. — Исаак покосился на синекожего. — Ну и ты тоже.
Он поднялся, споро упрятал бутылку в сумку. Ремень лег на плечо. Пошарив в темноте, Исаак нащупал и поднял ружье.
От осознания случившегося и сказанного голова шла кругом. Они, значит, его еще и под себя заточили. Хороша Церковь: сплошная ложь, замалчивание, игры да интриги!
— Ладно, идем, — кивнул он Антрациту.
— А как же Призрак?
— Больше никаких Призраков! — отрезал Исаак.
— Он ведь найдет нового носителя, и тогда все начнется опять.
— А, это уже не моя проблема.
— А если он вернется?
— Не вернется, у него есть дела поважнее.
— Портал, — многозначительно протянул спут. — Как думаешь, что он имел в виду, когда говорил про этот самый портал?
— А ты разве не знаешь? — спросил Исаак. — Я думал, спуты знают все.
— Увы, этой информацией я не владею.
— Вот и я не владею. Так что пусть этим занимаются братья-администраторы. А я буду жить в свое удовольствие. Чувство долга — прекрасное чувство, когда тебя за него не прикладывают мордой об стол. Ты со мной? Или боишься?
Спут подошел ближе и неожиданно подмигнул.
— Что вы — что вы, мистер Браун. Я с вами.
Звук, доносившийся из ближнего коридора, не походил ни на один из слышанных прежде. Васис притаился и вслушался. Призрак? Или священник? А может, в этих мерзких пещерах так глубоко шляется еще кто-то, кроме них троих.
Владимреску осторожно заглянул в коридор. Далеко, в самом его конце, что-то светилось рассеянно-голубоватым светом.
Священник? Призрак? Или?..
Чего гадать, пришла в воспаленное сознание мысль, пойди да посмотри.
И техномаг осторожно направился к источнику света. Звук нарастал, становился мощным, свет, напротив, неожиданно вздрогнул. Васис остановился. Вздрогнул? Или показалось? Нет, ерунда. Сам он трясется, вот и все.
Стараясь не шуметь, чтобы застигнуть неведомого противника врасплох, он шагал тихо-тихо. Осторожно передвигал ноги, перенося с одной на другую центр тяжести. Шаг, движение телом, вторую ногу вперед. Движение корпусом, перемещение центра тяжести. Шаг, еще шаг.
Чем ближе он подбирался к свету, тем медленнее двигался. Наконец и вовсе остановился в растерянности.
У свечения не было никакого источника. Оно существовало само по себе. Просто сгусток света, повисший в воздухе. И звук доносился именно от него.
— Что за…
Владимреску запнулся. Свет пошевелился, словно живое существо, среагировавшее на голос. Не дрогнул, а именно пошевелился. И на этот раз сомнений быть не могло. Мысли запутались окончательно. Светящийся сгусток тронулся с места и не спеша поплыл навстречу техномагу. Звук, исходящий от него, сделался угрожающим.
— Что за черт?! — вскрикнул Васис.
Свечение набирало скорость, расстояние между ним и человеком стремительно сокращалось.
Растерянность как рукой сняло. Внутри возникло то чувство, с которым неделю назад он бежал из тюрьмы: паника пополам с безысходностью, страх вперемешку со злостью. Васис развернулся и бросился наутек.
Грохот шагов эхом разлетался по тоннелю, в стороны летели мелкие камешки, но техномаг больше не таился — смысла не было. Он несся, не разбирая дороги, не оглядываясь.
Оглянуться, тут же возникла мысль. Посмотреть, где этот… эта… это. Он обернулся. Сгусток света оказался совсем близко. Владимреску обдало холодным потом.
Со всех сил техномаг дернулся вперед, споткнулся и полетел на землю. Последнее, что отпечаталось в сознании, была боль — нестерпимая, дикая, невыносимая, словно тело разрывали на тысячи крохотных частиц. И Васис закричал.
Так страшно кричат умирающие звери.
Так жутко воют матери, потерявшие детей.
Так нечеловечески дико еще совсем недавно кричал на своей искореженной неведомым камнем дробилке мальчик Грон…
А потом все кончилось.
Света не стало. Упавший человек поднялся, покачнулся, словно привыкая к своему телу, и пошел назад.
Если кто-то увидел сейчас бывшего техномага со стороны, наверняка отметил бы, что он изменился. Осанка, походка, лицо, глаза — внешне человек остается прежним, но при этом неуловимо меняется, когда в него вселяется Призрак.
Тело обычно приспосабливается быстро. Рассудок подстраивается труднее: на воспоминания и мировосприятие нового носителя накладывается память не только самого Призрака, но и его прошлых носителей. Первые дни после инициации в сознании уже не человека, еще не Призрака творится полный хаос. И через этот ералаш может пробиться разве что нечто очень важное.
В голове существа, бредущего по тоннелям заброшенной паладонийской шахты, была сейчас совершеннейшая путаница, но сквозь нее, как молитва, как мантра, как заученный в детстве неколебимый догмат, бились два ничего не значащих слова: «Генератор Жизни».