– И правильно сделала, – сказала Фарида. – Сейчас посмотрю. А в какой вещи?
– Они говорят – в поэме «Тацит». Посмотри, умоляю! Я перезвоню через пятнадцать минут!
Фарида быстро нашла – вот она, поэма, в четвертом томе, только не «Тацит», а «Тазит». Раньше она не читала. Поэма не знаменитая, да еще и незаконченная… Да, вот эти строки. «Ты не чеченец – ты старуха, Ты трус, ты раб, ты армянин». Это не Пушкин от себя, конечно, это старик чеченец Гасуб гневно упрекает сына за то, что тот не напал на тифлисского армянина, едущего с товаром, что не убил сбежавшего раба, что не воткнул сталь, не повернул ее трижды в горле безоружного убийцы брата…
Ждала, ждала, подруга не звонит, Фарида сама ей позвонила на работу – не ответили, домой позвонила – дочка Рены сказала, что мамы нет.
Ну ладно. Поставила желтый томик на место. Чтобы унять расходившиеся нервы, села за пианино. На пюпитре стояли «Лирические пьесы» Грига – она собиралась их разучивать со своими студентами. Коротенькая «Ариетта». Нет, так не годится. У Грига стоит «sostenuto», то есть – сдержанно. Повторить. Вот так. Сдержанно, именно сдержанно, азизим [8] Фарида… Теперь «Вальс»…
В консерватории появились деятели, которым не по вкусу «все эти Моцарты, Чайковские, Бахи – как будто нет своей национальной классики, народной музыки»… Требуют пересмотреть учебные программы… Напыщенные говоруны! Разве можно разъять, разрезать по живому мировую музыку, растащить огромный мир звуков по национальным пещерам?..
Вот прелестный «Танец эльфов» – ну можно ли стать музыкантом, вычеркнув из программы, скажем, Грига? Не дикость ли то, что вы предлагаете, борцы за национальную культуру?
Опять телефон. Эльмира плачет в трубку: Володя запропастился, давно должен был приехать, а не едет, а в городе, говорят, начался погром…
Сестры говорили по-азербайджански, но последнее слово Эльмира произнесла по-русски.
– Погром? – переспросила Фарида. – В Баку погром?
– Громят армянские квартиры, представляешь? Какой-то ужас! А все – этот Народный фронт…
Положив трубку, Фарида постояла в задумчивости у круглого столика под торшером. Народный фронт! Вагиф с такой пылкостью убеждал ее, что Народный фронт – политическое движение с благородной целью добиться суверенитета Азербайджана… покончить со слепой зависимостью от Москвы…
Она решительно набрала домашний номер Вагифа. Его мать ответила, что Вагиф как уехал с утра, так и нет его, а куда уехал – не сказал. Ласково разговаривала Амина-ханум с будущей невесткой, пустилась расспрашивать, как здоровье, то да се – Фарида извинилась и дала отбой. Позвонила в редакцию журнала, где работал Вагиф, – знала, что у них запаздывает очередной номер и поэтому Вагиф, хоть и суббота сегодня, может быть на работе. Никто, однако, в редакции не ответил. Ну, значит, заседает в своем Народном фронте – а где они собираются и как туда звонить, Фарида не знала. Сколько просила Вагифа – не связывайся с политикой, твое дело писать стихи… ведь он такой способный лирик… Нет, занесло его… Проклятый национальный вопрос – никогда раньше так много о нем не говорили… Да и если бы только говорили – так ведь убивают! Сумгаит – это такой ужас! Ужас и стыд. А теперь – и в Баку?.. Не может быть!
Позвонила Рена:
– Меня заставили идти на митинг, представляешь? Пригрозили уволить! А я сбежала по дороге. Фарида, ну ты посмотрела у Пушкина?
– Да. – Фарида коротко рассказала о «Тазите». – Ты дома, Рена? Ты слышала, что начались погромы?
– Я знаешь, что слышала? У вокзала сожгли четверых армян! Заживо!
Фарида упала в кресло. Некоторое время сидела, закрыв лицо руками. Она чувствовала зуд за ушами, так у нее бывало, когда начиналась депрессия. Заставила себя встать, вынула из холодильника бутылку минеральной воды «Бадамлы», выпила чашку. Теперь ее била дрожь, и было холодно, холодно…
Писатели, телевизионщики, интеллигенты! Что же вы делаете? Хотелось докричаться до них, неистово орущих на митингах в Баку и Ереване, – крикнуть им: перестаньте! Перестаньте возбуждать ненависть!
Вспомнила: на днях шла домой по улице Гуси Гаджиева и увидела – на тротуаре возле дома, где живут писатели, толпились люди, задрав головы. С балкона своей квартиры произносил речь худощавый седой человек, в котором Фарида узнала известного поэта. Она прислушалась. «Наши деды и прадеды не простят нам, если отдадим земли, где их могилы… Наши внуки не простят, если забудем о судьбе нации…» Скоро громкие слова заменят нам хлеб. Так думала Фарида, огибая толпу, спеша к своему дому, в котором у нее после развода с мужем-композитором осталась небольшая квартирка.
Она позвонила Эльмире: не приехал Володя? Ах, он у себя дома? Приедет на метро? Уже должен был приехать?
– Эля, ну, он мог задержаться где-то по дороге. Успокойся! Я вот тоже – не могу нигде разыскать Вагифа… Что? Ну да, я, конечно, понимаю разницу… Прошу, возьми себя в руки, Эля!
Хорошо бы и себя взять в руки, подумала она. Достала из шкафа и надела теплую вязаную кофту. С тайным страхом прислушивалась к себе: неужели опять депрессия зажмет ее в тиски? Она-то полагала, что избавилась от этой напасти…
Уехать! Куда-нибудь срочно уехать! Были путевки в Болгарию, висело объявление в консерватории, потом его сняли – но, может, еще есть?.. Хотя в Болгарии тоже неспокойно – прогнали этого… как его… и какие-то, она слышала по радио, распри между тамошними турками и болгарами. В этом огромном мире – есть хоть одно спокойное местечко, где б не орали с утра до вечера о национальной ущемленности?
Села за пианино – нет, не идет Григ. Принялась растирать непослушные холодные пальцы. Хоть бы не сорваться. Xоть бы не сорваться. Звонок! Она кинулась к телефону, как к спасательному кругу.
– Здравствуй, Фарида.
– Вагиф, – закричала она в трубку, – где ты пропадаешь? Я ищу тебя по всему…
– Я был на митинге, – заговорил он в своей быстрой манере, – потом у нас было заседание, потом…
– Потом начался погром! – Она выкрикнула это слово по-русски. – Ты знаешь, что в Баку погром?
– Знаю… Мы делаем все, что возможно, чтобы остановить.
– Вагиф, ты на машине? Приезжай!
– Фарида, понимаешь, сейчас не смогу, мы должны…
– Нет, сейчас же! Сейчас или никогда!
– Хорошо, еду.
Она места не находила, ожидая Вагифа. Ходила из комнаты в кухню и обратно. И растирала, растирала захолодавшие пальцы. Опять позвонила Эльмире – Володи все нет, Эльмира плачет… Фарида сказала, что скоро приедет с Вагифом и они вместе отправятся на поиски Володи.
Вагиф заявился полчаса спустя. Его темные глаза были выпучены сверх обычной меры. Грива черных волос стояла дыбом.
– Ваш Народный фронт громит армян! – напустилась на него Фарида. – Убивают, как в Сумгаите!