Раздел спален вызывает много споров — мне они напоминают споры о классификации животных в мире Духа. Как нас перераспределят? Мальчиков отдельно, девочек отдельно? Роперов отдельно от Ленноксов? А взрослых? Супругов поселят вместе — или нет? Миссис Ропер деловито и эффективно расселяет нас, пока Банти и мистер Ропер посылают друг другу знойные взгляды.
— Банти, позволь, я понесу для тебя чемодан, — говорит он и тянется к чемодану; его рука встречается с рукой Банти и замирает в этом положении на мучительно долгое время, пока Патриция не вклинивается между ними физически, следуя наверх и подхватывая чемодан по дороге.
Миссис Ропер селит всех девочек наверху, в чердачной спальне, где пахнет сыростью. Патриция тут же захватывает односпальную кровать, оставляя двойную нам с Кристиной (которая полночи требует, чтобы я подвинулась, даже если я и так уже лежу на краю, а остаток ночи скрежещет зубами и бормочет во сне).
На первый завтрак нас рассаживают вокруг длинного темного дубового стола в мрачной нетопленой столовой и подают едва теплую, соленую овсянку (к огорчению Патриции — без молока и сахара), а потом — полоску бекона с маленькой кучкой фасоли в томате. Так кормят заключенных в тюрьме, а не отдыхающих.
— Холодная фасоль в томате? — удивляется Банти.
— Может быть, так принято в Шотландии, — предполагает мистер Ропер. — Или в Германии.
Кажется, именно в этот момент Патриция выскакивает из-за стола, сообщая, что ее сейчас стошнит, — и выполняет обещание, не добежав до двери («Хайнрих, принéсь полотенце — малу́ю вывернуло!»). А ведь она даже не притронулась к завтраку! Мы еще суток не отдыхаем, а трех человек уже стошнило. Сколько еще раз это повторится? (Много.)
* * *
Дальше становится только хуже. Заняться на ферме особо нечем — можно пойти посмотреть на пять коров, молоко от которых сразу увозят на молокозавод, так что для нашей овсянки ничего не остается; можно погонять четырех кур, чьи яйца немедленно отправляются на консервацию в бочонок с раствором жидкого стекла; можно полюбоваться на придавленные дождем поля ячменя — и это всё, если не считать овец, разбросанных, как белесые известняковые валуны, по склонам холмов, поросших буро-зеленой травой и папоротником.
Мне кажется, что там вдали, за холмами, за границами владений фон Лейбницев, лежит настоящая Шотландия (готовясь к поездке, я читала «Роб Роя», «Уэверли» и «Эдинбургскую темницу» [41] ) — в фиолетово-сиреневой дымке, поднимающейся к горизонту, растворяющейся в небе, уходящей с одной стороны в лес колючих бутылочно-зеленых деревьев.
— О, йа, — говорит мистер фон Лейбниц, когда на него нападает разговорчивый стих, — это йест част от фелики дрефни Каледонски лес.
И у меня подпрыгивает сердце, потому что это гораздо больше похоже на Шотландию Вальтера Скотта. (В Черный Вторник, о котором будет рассказано позже, я, вверенная попечению миссис фон Лейбниц, говорю ей в порядке светской беседы: «Забавно, что его фамилия Скотт, при том что он и был скоттом», [42] но она отвечает только: «А ты мала́я с причудами, скажи нет?» — поскольку не читает ничего, кроме журнала «Друг народа».)
Мы сильно удивлены, что поблизости нет моря; активно дискутируется вопрос, кто в этом виноват, и Джордж снова выражает весьма неблагоприятное мнение о способности мистера Ропера ориентироваться по карте (а любовница мистера Ропера его защищает). Мы планируем несколько однодневных вылазок к морю, а также к различным историческим и архитектурным местам (миссис Ропер привезла с собой путеводитель). Наша первая экспедиция направлена в Форт-Вильям, и путь лежит через «знаменитое Гленко».
— Чем оно знаменито? — спрашиваю я у миссис Ропер, которая одной рукой держит путеводитель и смотрит в него, а другой проветривает грязные ночные пеленки Малыша Дэвида.
— Кровавой резней, — туманно отвечает миссис Ропер.
— Кровавой резней, — сообщаю я Патриции.
— Замечательно! — со смаком восклицает она.
— Нет-нет, это историческая резня, — торопливо объясняю я, но по глазам Патриции вижу, что она думает не о Кэмпбеллах и Макдональдах, но о Роперах и Ленноксах. Или, может быть, только о Ленноксах.
Когда мы въезжаем в Гленко, нас окутывает черное облако — как метафорическое, так и реальное («Такое уж боязное место эт’самое Гленко», — комментирует потом миссис фон Лейбниц). Горы мрачно и угрожающе вздымаются по сторонам, но мы прибываем на место благополучно (обходится без резни) и вкушаем все удовольствия, какие может предложить Форт-Вильям в дождливый день. Мы немедленно укрываемся от дождя в очередной «Кухне» (на сей раз — «Горца»), полной людей, инвалидных кресел, мокрых капающих макинтошей и зонтиков и агрессивного шипения хромированной кофеварки. «Взрослые», как они очень смешно себя называют, пьют кофе из стеклянных стаканчиков с блюдцами, и Банти улыбается мистеру Роперу поверх красной штампованной жестяной пепельницы и протягивает ему сахарницу из нержавейки, словно в ней лежат золотые яблоки Афродиты, а не кристаллы коричневого сахара. «Спасибо, Банти», — говорит он, и их улыбки отражают друг друга, а мы все, как загипнотизированные, следим за его ложкой, и он мешает, мешает, мешает, мешает чай, пока наконец миссис Ропер не восклицает: «Клайв, ты же не пьешь с сахаром!» — и только тогда мы приходим в себя.
Патриция через силу отхлебывает воду из стакана, я пью чай, Кристина — молоко, Кеннет — «фанту», а Малышу Дэвиду разрешают выпить банановый молочный коктейль, который миссис Ропер наливает ему в детскую чашечку. Банановый молочный коктейль — ядовито-желтого цвета, который, как мне кажется, происходит откуда угодно, но не от бананов. Поэтому я не удивляюсь, когда через несколько минут бо́льшая часть коктейля выливается из Малыша Дэвида обратно. Патриция с неподобающей спешкой исчезает за дверью с надписью «Девы», но я с радостью отмечаю, что всем остальным удается удержать выпитую жидкость в себе.
Тут обнаруживается, что путеводитель забыт в Ох-на-кок-а-лики, и мы безутешно блуждаем по улицам, ища какие-нибудь архитектурные или исторические достопримечательности, и натыкаемся на магазин подарков «Масенький горец», где покупаем кучу совершенно бесполезных предметов, разукрашенных чертополохом и вереском. (Впрочем, лично я в восторге от своего «Иллюстрированного карманного справочника по узорам шотландских кланов», несмотря на то что половина узоров воспроизведена в расплывчатом черно-белом виде.) Мы делаем глупость — закупаемся большим количеством сахара в разных формах: «Кислые сливы» (продавщица уверяет нас, что это — шотландский деликатес), «Помадка с виски», «Эдинбургская карамель» и длинные блестящие шнуры лакрицы. Внезапная свирепая августовская буря с градом приводит нас к решению оставить Форт-Вильям, и мы бегом возвращаемся на стоянку машин и едем на ферму.
На обратном пути мы принимаемся пожирать только что купленные сласти (вместо обеда), и очень скоро машина Роперов снова тормозит на обочине («Он останавливается!!!»), чтобы дать Малышу Дэвиду возможность извергнуть остатки ярко-желтой массы. И мы снова едем! Но через две минуты наступает наша очередь остановиться, поскольку «малу́ю» опять «выворачивает». Даже обычно стойкая миссис Ропер вынуждена «пойти глотнуть воздуху» под низким небом Гленко. «Бедная Гарриет!» — комментирует Джордж, и Банти глядит на него в безмолвном изумлении: он за всю свою жизнь ни разу не произнес «бедная Банти». Но она не успевает выразить это изумление — Патриция тихо стонет, и мы снова вынуждены остановиться.