Башни, рухнувшие 11 сентября в Нью-Йорке, вообще имели свой российский прообраз: боевая организация эсеров в начале века планировала уничтожить дворец в Петергофе при помощи летательного аппарата. А член боевой питерской организации большевиков Наталья Драбкина перевозила взрывчатку на теле собственной четырехлетней дочери…
…Анна оказалась в Израиле в составе группы американских наблюдателей – юристов, журналистов и политологов, которые совершили подробный и познавательный вояж по израильским тюрьмам.
В тот день, когда Аня сидела на моем балконе, Израиль обязался освободить еще одну партию палестинских заключенных. Много чего за две недели повидавшая в Израиле и совершенно обалдевшая, Аня пересказывала диалог между американским журналистом, борцом за права заключенных, и высоким чином внутренней разведки Израиля.
– Вы считаете этичным применение пыток? – спросил борец за права заключенных.
– Что вы называете пытками? – вежливо уточнил высокий чин.
– Ну, например, не давать подследственному спать…
– Послушайте, – внешне не теряя благорасположения, произнес офицер. – А вы представьте ситуацию, когда нам удалось схватить и обезвредить террориста и он сидит передо мной, нагло развалясь. Смертной казни у нас, видите ли, не существует. Поэтому, что бы он ни натворил, у него всегда есть надежда, что года через два-три-пять он может выйти на свободу в обмен на тело какого-нибудь убитого израильского солдата. Вот он сидит передо мной, но я-то знаю, что еще два таких типчика вместе с ним вышли из Шхема вчера утром и бродят где-то в поисках автобуса, или дискотеки, или детского сада. Время идет, счет идет не на часы, а на минуты… И что – он у меня будет спать? – вкрадчиво осведомился толстый и на вид вполне добродушный дяденька. Повисла пауза. – Нет, он у меня спать не будет! – закончил офицер.
И надо было видеть, с какими вытаращенными глазами специалист по террору, повидавший несколько израильских тюрем, описывала условия, в которых живут убийцы. Да еще накануне группу возили на корабли израильского военного флота, и у «борцов» была возможность сравнить весьма жесткие и тесные условия жизни военных моряков на подводных лодках и просторные камеры с телевизором, где бодрые упитанные террористы встречают «борцов за права» требованием немедленно сообщить еще адреса правозащитных организаций в Европе и Америке.
– Мы приехали с Севера после целого дня поездок – уставшие, голодные… Подоспели к самому тюремному обеду. Увидели эти фрикадельки… ох, как захотелось присоединиться к трапезе… Не дали!
До поздней ночи сидим мы на балконе. Сверкает извилистая цепочка фонарей на старинном пути паломников, торговых караванов и странников разных сортов и мастей.
Я стелю гостье постель и напоследок перед сном открываю газету.
И по известному принципу «притяжения сюжета» первым делом натыкаюсь на маленькую заметку, в которой сообщается, что двое амнистированных палестинских заключенных отказались выходить из тюрьмы. И далее по тексту: «Дело в том, что один из них решил продолжить учебу в рамках учебной программы Управления тюрем, а второй предпочел остаться в камере с братом. Палестинские заключенные выразили удовлетворение тем, что в израильских тюрьмах им создаются все условия для сдачи экзаменов на аттестат зрелости».
И уже засыпая, думаю – не взорвать ли мне кого? Отдохнуть, подучить иврит, закончить бесплатные курсы по античной, например, этике…
Давайте чертыхаться, пока есть время. В раю нам этого не позволят.
Марк Твен
– Гуляя по Интернету, набрела на смущенное признание некой чатланки в том, что вот, мол, читает она сейчас Дину Рубину, да простит ее «серьезная читающая публика». Жаль бедолажку, не простят, наверное. И все-таки что в литературе – серьезно, что нет, с Вашей точки зрения?
– А знаете, эту извиняющуюся даму можно понять. Во всяком случае, она вполне объяснима. Есть читатели, уверенные, что «серьезная» литература должна быть тяжеловесной, труднопродираемой, с «мислями», как говорила моя бабушка, и, уж конечно, без всякого там «хохмачества». Наличие юмора в творческой палитре автора, а тем более таких редких красок, как гротеск, сарказм, игра, довольно часто воспринимается шутовством, чем-то несерьезным, не стоящим внимания. Спросите у нее – «серьезный» ли писатель Зощенко, она, вероятно, будет страшно удивлена и назовет его юмористом. А ведь Зощенко – писатель трагический…
На мой взгляд, в литературе серьезно то, что отлично сделано с мастеровой точки зрения, что к тому же долго не отпускает читателя, заставляя мысленно возвращаться и возвращаться к уже прочитанной книге.
А по поводу таких драгоценных в прозаической ткани блесток, как ирония, юмор… Есть дивная притча: «Спросили у Ильи-пророка: кто из всех собравшихся на базарной площади людей заслужит места в будущем мире? Илья-пророк оглядел площадь со всем многочисленным людом на ней и сказал: «Вон те два шута, что веселят народ».
Настоящее чувство юмора невозможно имитировать, это качество врожденное, как любое дарование.
Картинка по теме:
Причем юмор бывает самой разной природы. Например, черный юмор – чудовищный юмор сатрапа. Не помню, где и кто рассказывал мне о некоем человеке по фамилии Кухаркин. Был он стенографистом Комитета обороны в страшные годы Великой Отечественной войны. Можете представить себе то время, секретность всего, что приходилось ему стенографировать… Все четыре года войны этот человек жил, полностью изолированный от общества. Ни разу не повидал жены, детей… Но не это было самым страшным. Самым кошмарным было то, что на каждом заседании усатый генералиссимус, прогуливаясь по комнате, подходил к стенографисту и, попыхивая трубочкой, говорил: «Слишком много знаешь, Кухаркин! Пора расстрэлять!»
Представьте, что переживал каждый раз этот человек.
И вот, выступая на последнем заседании Комитета обороны, посвященном Великой Победе над фашизмом, Сталин сказал: «Мы побэдили нэ только благодаря мощи нашего оружия… Нэ только благодаря мужэству наших людей… Но и благодаря тому, что нэ потеряли чувства юмора… – И рукою с трубкой повел в сторону стенографиста: – Вот товарищ Кухаркин нэ даст соврать!»
А есть еще разновидность юмора, который принято – и справедливо – называть английским. Как правило, это так называемый «невозмутимый юмор положений».
Например, устав старейшего в мире Кембриджского университета, как известно, содержит бесчисленное множество законов, ведь они копились чуть ли не с XI века и никто их не отменял. И вот однажды группа студентов отказалась сдавать экзамен: ребята раскопали в уставе университета какой-то закон XIV века, согласно которому администрация университета на экзаменах обязана выдавать студентам по кружке пива и по свиной отбивной… Через неделю вся группа смутьянов получила уведомления о штрафе: в ответ на демарш этих наглецов профессора откопали в уставе университета закон XII века, согласно которому на экзамен студент обязан являться с кинжалом на поясе… Правда, великолепный, чисто английский педагогический прием?