Салли по-прежнему ведет себя крайне сдержанно. Сожалеет, что посвятила меня в свои абсолютно бесперспективные отношения с Энтони? Наверное, не надо было ей говорить, что ее бывший бойфренд с самого начала казался мне законченным мерзавцем и она еще легко отделалась.
Позвонила Пандора:
— Это, конечно, жутко некстати, но я обещала маме поужинать с ней в Хэмптонхолле в ее день рождения. Поэтому давай встретимся в воскресенье и обсудим мою раковую инициативу. Попрожектерствуем, что нам мешает? Ты мне расскажешь, каково там, на раковой передовой, а я с интересом послушаю.
В качестве места встречи я предложил ресторан Уэйна Вонга, Пандора согласилась:
— Хорошо, закажи столик, где мы обычно сидим, рядом с аквариумом.
Лег в постель в половине девятого. Заснул, прочитав одну страницу из романа «Кролик, беги» (я взялся перечитывать эту книгу Апдайка). Всего девять вечера, а я уже ни на что не годен.
Ехал на терапию в темноте, против ледяного ветра, педали крутил с трудом. Салли воссоединилась с Энтони. Узнал я об этом не от нее — кто-то из коллег поздравил Салли с помолвкой.
Из больницы прямиком поехал домой. Георгина с Гленном отправились по магазинам, Грейси была в школе, так что весь дом — редкий случай — был в полном моем распоряжении. Прочел главу из «Кролика, беги», потом пошел к родителям рассказать о помолвке Салли, но не застал их: мать повезла отца на курсы «Мобильные колясочники». Просмотрел стопку писем на кухонном столе. Обнаружил повторное и окончательное требование оплатить лицензию на просмотр телепередач — отец жалеет на это денег, поскольку в основном смотрит «Независимое телевидение» — и открытку от Рози, она сообщала, что отлично проводит время «с папой» в Бертоне-на-Тренте. Под письмами лежала «Девочка по имени Срань». Я полистал рукопись и прочел кое-что из пятой главы.
С четырнадцати лет я вела двойную жизнь. По будням я была нормальной с виду ученицей в школьной форме, хотя мои самодельные башмаки (из старых покрышек и веревок для связывания сена) выделяли меня среди сверстников. Возвращаясь из школы домой, а также по выходным я была вынуждена снимать форму и надевать платья, бывшие, по сути, старыми мешками для картошки. Мама с этими мешками творила чудеса. Иногда пришивала к ним клетчатый воротничок или полоску кружева, срезанную с ее старой блузки, но кого это могло обмануть. На моих платьях красовался штемпель «Марис Пайпер [51] — Норфолк». Зимой приходилось облачаться в одеяние, напоминавшее пончо и служившее некогда лошадиной попоной.
В доме не водилось ни книг, ни журналов, но изредка картофельные семена оказывались завернутыми в страницы из «Новостей со всего света», и я читала о сексуальной жизни богачей, как прославленных, так и ничем не примечательных, и мечтала, что однажды и обо мне напишут в таком же духе.
Мы с мамой жили по большей части на диете из картошки и кормовой свеклы. Отец каждый вечер съедал трехсотграммовый филейный стейк, запивая его домашним пивом, которое мать варила по его настоянию. Запах жареного мяса сводил меня с ума, он же и стал причиной моего неминуемого падения. Парень по имени Эрик Ламмокс заманил меня в бар «Уимпи» в Норвиче. Он знал, что я неимущая, и пообещал купить мне большой гамбургер, если я займусь с ним сексом.
Беззастенчивая, наглая ложь! Я точно знаю, что ее родители, Сагдены, выращивали только один сорт картофеля — «Король Эдвард»!
Вечером, когда родители вернулись, меня так и подмывало потребовать у матери объяснений по поводу ее фальшивых мемуаров, но не хотелось затевать семейную ссору в присутствии нашей гостьи, Финли-Роуз, поэтому я промолчал. Финли-Роуз — милая девушка, красивая, с нормальной речью и аттестатом об общем среднем образовании. Я выяснил, что ее мать с отцом до сих пор не разведены, живут в собственном доме в старинной деревушке Эндерби, а отпуск проводят в Португалии. Она даже читала «Над пропастью во ржи» и «Джейн Эйр»! У Гленна был слегка обескураженный вид, когда мы с Финли-Роуз пустились в литературную дискуссию, однако девушка отреагировала на удивление мило, когда Гленн сказал, что в лагере в Афганистане прочел «В эпицентре бури» [52] . Пока он говорил, она не сводила с него глаз. Он уже меньше похож на футболиста Уэйна Руни, и его можно назвать почти красивым. У него ровный загар и отличная мускулатура. Рядом с ним я чувствовал себя дохляком.
Поедая (очень аккуратно!) лимонные меренги, Финли-Роуз сообщила Гленну о своем решении бросить косметологическое отделение Лестерского колледжа и сдать экзамены для поступления в университет — она хочет стать судебно-медицинским экспертом. Это решение она приняла под влиянием ее любимого детективного телесериала «Немой свидетель». Гленн явно понятия не имел, чем занимаются судебно-медицинские эксперты, однако одобрительно кивнул.
— Это радикальный шаг, — заметила моя мать.
Слизнув крошку с нижней губы, Финли-Роуз рассудительно ответила:
— И косметолог, и судебный медик, оба возятся с человеческим телом. Вся разница в том, что мне не надо будет обсуждать с трупом его планы на отпуск.
— Мы везли трупак в самолете, — обронил Гленн.
— Вы везли труп, Гленн, — поправила его Финли-Роуз.
Умение тактично промолчать определенно не входит в список ее приоритетов. Не знаю, удастся ли Гленну с ней сладить.
Был на терапии. Навестил мистера Карлтон-Хейеса, он сидел в кресле-каталке. Говорит, что хотя боли исчезли, но операция прошла не совсем успешно, поскольку теперь ему трудно ходить.
Я сказал, что мы построим пандусы, по которым он будет подниматься в магазин.
Положив ладонь на мою руку, он произнес очень мягко:
— Дорогой мой, боюсь, магазин придется закрыть. Он не приносит ни малейшей прибыли. Мы с Лесли едва сводим концы с концами. Мы уже истратили все наши сбережения, и банк отказывается предоставить кредит.
Меня как громом поразило. Нам с Георгиной придется где-то изыскивать по меньшей мере 600 фунтов в месяц, чтобы оплачивать ипотеку, воду, газ, электричество и муниципальный налог. Но страшнее всего мысль о том, что я больше не буду видеться с мистером Карлтон-Хейесом каждый день.
Я не сказал Георгине о грядущем закрытии магазина — очередной ссоры из-за денег я не выдержу.
После терапии долго колебался, ехать домой или нет. Подождал автобуса минут десять, а потом решил прогуляться в практически пустынный центр города. Многие магазины зияют пустыми витринами, двери заперты, а в воздухе разлита грусть. По пути мне попался Городской музей, и я зашел взглянуть на одежду и кресло Дэниела Ламберта [53] . Вспомнил, как отец подзуживал меня нарушить правила и сесть в кресло и как он ругался по этому поводу со смотрителем.