Ужель тебя покинуло желанье?
Иль страсти возгоранья,
Столь мимолетного,
Бежишь ты?
Восстанешь ли ты вновь? И если да,
Ответь, мой храбрый друг, когда.
А. А. Моул
В 7 утра меня разбудил телефон. Человек с сильным иностранным акцентом утверждал, что мы с ним знакомы, встречались много лет назад в Москве.
— Вы приглашать меня в Англию, да? — тараторил он. — Так я еду с женой и детьми к вам жить. Пожалуйста, встретить меня в аэропорту Хитроу.
— Найджел, ты не дал мне выспаться ради не самой смешной первоапрельской шутки.
— Не лезь на стенку, Моули, — обиделся Найджел. — Тебе бы только кайф обломать.
Мы с Бернардом завтракали, когда явилась мать, внимательно посмотрела на нас и засмеялась:
— Ну что, странная парочка, как поживаете?
Я оглядел стол. Половина Бернарда была усыпана хлебными крошками и ошметками мармелада, он пролил кофе на скатерть, а в его вареном яйце желток перемешался со скорлупой. Моя половина была идеально чистой. На скатерти ни соринки, ни пятнышка, а верхушка яйца срезана с хирургической точностью. И не я запустил нож в мармелад, а потом вонзил его в масло.
Когда Бернард отправился «совершать омовения», как это у него называется, мать спросила:
— Бернард здесь еще надолго? Если не ошибаюсь, его приглашали только на Рождество.
— Он не уедет до тех пор, пока я не выздоровлю.
— Черт! Так он здесь навеки поселился?
Сегодня мне исполнилось СОРОК ЛЕТ.
Что я делал все эти годы? Потерял двух жен, один дом и квартиру на набережной канала, волосы целиком и здоровье.
Достижений наперечет: два сына, одна дочь, несколько публикаций (не переизданных) и солидный запас литературных произведений, которые никто не хочет ни издавать, ни ставить по ним фильмы или спектакли.
Подарки на сорокалетие бестолковые, как обычно на день рождения, кроме тетради «Смайтон» от «Молескина», присланной Пандорой. Найджел и Ланс сочли забавным подарить надувную куклу в униформе французской горничной, ее доставили по почте. К кукле прилагалась открытка: «Вздуй ее в нужном месте, и она вынесет тебе мозг!»
Я предупредил мать, что, по причине депрессии, я не хочу никоим образом отмечать мой день рождения. До вечера все было тихо и спокойно, мы с Бернардом читали, время от времени откладывая книжки в сторону, чтобы заварить чаю.
В шесть заявилась мать. Вид у нее был какой-то встрепанный, словно ее лихорадило.
— Отец хочет выпить с тобой в «Медведе» по поводу твоего юбилея, — сообщила она.
— Хотя и благодарен отцу за приглашение, но предпочту остаться дома, — ответил я.
— Нет, нельзя сидеть дома на свое сорокалетие, — запротестовала мать. — Это неестественно, правда, Бернард?
— Я свое сорокалетие отмечал в марсельском борделе, подцепил триппер от одной пригожей девахи по имени Лулу.
— Видишь, — одобрительным тоном прокомментировала мать, — Бернард умеет развлекаться!
Через полчаса назойливых приставаний я скрепя сердце согласился: пусть меня отвезут в «Медведя» и, так уж и быть, я переоденусь в «тот чудесный костюм из „Некст“, который ты никогда не носишь».
Перед входом в «Медведя» родители, брат и Бернард пропихнули меня вперед, я вошел — в зале было темно. Но в тот же миг зажегся свет, а следом раздался оглушительный рев «С днем рождения!», и я понял, что оказался тем несчастным, которому преподнесли вечеринку-сюрприз.
Крик матери перекрыл шум:
— Я планировала это месяца два!
Растянув губы в улыбке, я оглядел зал, полный знакомых лиц. Найджел с Лансом сидели у барной стойки. Уэйн Вонг появился из кухни с блюдом китайских закусок. Маргаритка и Умник Хендерсон беседовали с Майклом Крокусом. Грейси подбежала ко мне и обняла за ноги. Чуть поодаль, за столиком, я увидел мистера Карлтон-Хейеса и Лесли в обществе трех пожилых мужчин, по именам я их не знал, но определенно где-то раньше встречал. (Позже Том Уркхарт сказал, что эти трое — постоянные клиенты, отказавшиеся освобождать помещение «только потому, что здесь частная вечеринка».) Уэллбеки стояли под пластиковым баннером «Счастливого сорокалетия!».
Я поискал глазами Георгину — ее не было. Однако в половине девятого дверь распахнулась, впустив Пандору в дубленке сливочного цвета и темно-коричневых сапогах до колена. Мою лысую голову она видела впервые, но даже бровью не повела.
— На дорогах полная жуть, — пожаловалась Пандора. — Полно идиотов в семейных малолитражках. Для серьезных людей, вроде меня, нужно выделить отдельную полосу.
— Но есть же скоростная полоса, — напомнил я.
— Она недостаточно скоростная, — отрезала Пандора.
Том Уркхарт подобострастно поднес ей бокал шампанского. Пандора выпила его залпом, словно лимонад. Уркхарт попытался завести с ней разговор об угрозе, нависшей над «Медведем», со стороны пивоварни.
— Каждый день по двадцать пабов идут ко дну… — начал он.
— Я здесь как частное лицо, Том, — оборвала его Пандора. — Будьте лапусей и принесите еще один бокал шипучки. — Том поплелся обратно в бар, а Пандора, впившись в меня заблестевшим глазом, потребовала: — Я жду рапорта о развитии ситуации с этой твоей чертовой предстательной железой.
Опухоль вроде бы уменьшается, и онколог считает, что «имеются основания для оптимизма», отрапортовал я.
Выражение лица Пандоры не изменилось.
— Алистер Дарлинг говорил примерно то же самое об экономике перед тем, как фунт резко потерял в весе. — Том подал ей второй бокал шампанского; пригубив, Пандора продолжила: — И снабди меня свежей информацией касательно этой дурацкой истории с Георгиной и Хьюго.
Последний раз я видел Георгину на почте в деревне, сообщил я, она была одета в пальто от Диора.
— Диор! — захохотала Пандора. — В деревне! Как вульгарно.
Пока мы разговаривали, вокруг нас кружили люди в надежде привлечь внимание Пандоры. Не со мной же они хотели пообщаться — на этот счет я не испытывал ни малейших иллюзий.
Часов в девять погас свет и из-за барной стойки выплыла мать с большим тортом в форме раскрытой книги под белой глазурью и сорока свечами. Молча загадав желание (пусть Георгина вернется), я задул свечи. Гости затянули «Ведь он славный малый», сбиваясь и начиная сначала, но тут мать захлопала в ладоши и во все горло попросила тишины. У меня упало сердце — она готовится произнести речь. Начала она с того, что расплакалась и принялась махать растопыренными пальцами на уровне глаз — этому жесту она определенно научилась у конкурсантов из «Икс-фактора», в реальной жизни я такого не видывал. Несколько женщин бросились к ней с бумажными носовыми платками, кто-то гладил по плечу.