Как мало родители о нас знают! Интересно, мои дети тоже мне лгут?
Незадолго до ухода отец рассказал, что поставил на то, что Ханс Бликс, главный инспектор вооружений ООН, не найдет в Ираке оружия массового поражения.
Мама насмешливо заметила:
– У дураков денежки не задерживаются. Тони Блэр наверняка знает что-то такое, чего не знаем мы. У него в руках секретные документы, Джордж. Он читает доклады спецслужб. Контактирует с МИ-5, МИ-6, ЦРУ, ФБР, Моссад и Рупертом Мёрдоком.
Отец рассмеялся:
– Помнишь, как мы лгали Адриану насчет зубной феи, Полин? Лишь в одиннадцать лет он выяснил, что это я кладу ему фунт под подушку, а не чертова фея.
– Ну и что с того? – холодно осведомилась Полин.
– А то, – заорал отец, – что люди, которым мы доверяем, нам лгут! Взять хотя бы Джеффри Арчера. [17]
Прежде отец был большим поклонником Арчера и счел себя преданым, когда выяснилось, что тот солгал на своем первом процессе.
Только я притормозил у дома Крокусов, как навстречу мне выскочила Маргаритка.
Она нервно зашептала:
– Не говори, что ты живешь на чердаке. Что твои родители курят. Что у тебя сын в армии. И что ты когда-то готовил потроха в Сохо. И пожалуйста, пожалуйста, ничего не говори про Мексику.
Я удивленно ответил, что никогда не бывал в Мексике, не знаю ни одного мексиканца и не говорю по-мексикански, поэтому крайне маловероятно, чтобы я «затронул вопрос о Мексике». А еще я сказал, что, похоже, мне не удастся вымолвить ни слова – столько запретных тем.
– Говори о книгах и о том, какая я восхитительная, – посоветовала Маргаритка.
С тяжелым сердцем и Маргариткой, висящей у меня на руке, я переступил порог.
По дороге на заправке «Бритиш Петролеум» я купил для Нетты букет. Принимая его, она сказала:
– Как мило, букет из садовых цветов. Наверняка я смогу оживить их, если немедленно поставлю в воду. Прошу меня извинить.
И она унеслась с букетом, словно торопилась в реанимацию, чтобы подключить цветочки к аппарату искусственного кровообращения и вентиляции легких.
Майкл Крокус сидел у себя в кабинете, притворяясь, будто целиком поглощен изучением фолианта в кожаном переплете и не слышит, как Маргаритка стучит в приоткрытую дверь. Я вошел следом за Маргариткой. Свитер с деревьями выглядел изношенным. Мистер Крокус сдвинул очки на лоб и встал.
– Вы застигли меня в моем логове, молодой человек, – сказал он. – Я как раз смотрел значения слова «моул». Получается, Адриан, что «моул» – это подземное животное, передние лапы которого покрыты волосами; пятнышко на коже; мясистый нарост в матке; бухта, защищенная волнорезом, а также «крот» – шпион, внедрившийся в некую организацию и заслуживший полное доверие. Что из этого относится к тебе?
В окно кабинета я увидел, как Нетта швырнула половину только что купленных цветов на огромную компостную кучу.
Спасла положение Маргаритка.
– Думаю, Адриан – скорее шпион, – хихикнула она. – У него столько секретов.
– Напротив, Маргаритка, моя жизнь – открытая книга, – возразил я.
– Так-так, книги, – прогудел Крокус. – Маргаритка говорит, что ты работаешь на этого старого греховодника Хью Карлтон-Хейеса.
Я вспомнил доброе лицо мистера Карлтон-Хейеса, его кардиганы, пушистый венчик седых волос и счел своим долгом встать на его защиту.
– Мистер Карлтон-Хейес – самый порядочный из известных мне людей, – заявил я.
Крокус осклабился:
– Ладно, погожу разрушать твои иллюзии, Адриан.
Внезапно в комнату ворвалась угрюмая девица с необычайно длинными волосами и в футболке с надписью «Сука».
– Велено звать к чаю, – процедила она.
Это была Гортензия, средняя сестра Маргаритки. Она вернулась на время в отчий дом, дабы прийти в себя после неудачного романа с коллегой, учителем математики.
Меня провели в гостиную, усадили и представили кошкам – Шафранке и Лютику.
Волос длиннее, чем у Гортензии, я в жизни не видал. Должно быть, она отращивала их лет с двенадцати. Она беспрестанно теребила свои волосы, рассыпала по плечам, откидывала назад, садилась на них, заматывала в узел и тут же роняла тяжелой волной. Я понимал, что от меня ждут комплиментов этим нелепо длинным волосам, – похоже, Гортензия считала длинноволосость квинтэссенцией своей индивидуальности. Но я не смог заставить себя выдавить хоть слово.
Маргаритка выразительно поглядела на меня:
– Гортензии требуется четыре с половиной часа, чтобы высушить волосы.
В ответ я лишь слегка кивнул.
Выбор чая оказался богатый: яблоки с ежевикой, крапива, мята перечная, базилик и чай из бурачника.
– Мы сами выращиваем и сушим травы. В них нет ни добавок, ни консервантов. Все экологически чистое, – угощала Нетта.
Мне вручили тарелку с непропеченными коричневыми кусками не пойми чего. Оказалось, это лепешки, которые Нетта испекла из муки, смолотой меж каменными жерновами. Муку эту ей доставляют с ветряной мельницы в Соммерсете.
– Мы стараемся питаться как в Средние века, – пояснил Майкл Крокус, – тогда с продуктами еще не химичили.
Я был очень голоден и отдал бы все за «Ледяную фантазию» от «Мистера Киплинга». [18] Однако лепешку взял и надкусил. Вкус был такой, словно ее испекли в 1307 году от Рождества Христова – на костерке из хвороста и сухих коровьих лепешек.
Разговор перекинулся на отсутствующую Георгину, старшую сестру Маргаритки. Неделю назад она прислала письмо, в котором проклинала родителей за свое несчастное детство.
– Бедняжка Георгина, – покачал головой Майкл Крокус, – она всегда была странным ребенком.
Нетта, Маргаритка и Гортензия принялись на все лады склонять Георгину, лондонскую пиарщицу.
И чем больше они ее склоняли, тем сильнее она мне нравилась. Выходило, что Георгина губит свое здоровье, бегая по театральным премьерам и книжным презентациям в одежде, едва прикрывающей тело, и на пятидюймовых каблуках.
Майкл Крокус опять покачал головой.
– Тикая пустая жизнь, – вздохнул он. И приступил к допросу: – Мы так мало о тебе знаем, Адриан. Расскажи о своей семье.
Я рассказал, что Сагдены, мамины предки, выращивали картофель в Норфолке.
– Да-да, в тебе есть что-то посконное, – вставил Крокус.