— Где ты? — крикнула Джулия в отчаянии.
— Хочу сообщить тебе одну вещь. Временно ничего не получится. И кстати, ты не так близко, как мне бы хотелось.
— Что это значит?
— Оставайся в Мэллаби, Джулия, и узнаешь.
Она услышала, как где-то скрипнула дверь, а потом хлопнула, закрываясь.
— Савьер? Савьер! — Она сумела выбраться из зеркального лабиринта лишь через несколько минут. Прошла через дверь и оказалась внутри вращающегося колеса. Ей пришлось пробежать через него, потом — мимо воздушных струй, и к тому времени, когда она вырвалась на волю, Савьера уже и след простыл.
Он все не так понял. Она пыталась объяснить ему, что лучше не заводить разговор о каких-либо отношениях, пока она ему не расскажет всего. Возможно, он ее возненавидит, когда все узнает. Она не имела в виду, что хочет с ним позабавиться безо всяких обязательств. Но он именно так и подумал и поспешил повернуть ситуацию в свою пользу. Представить все так, как удобно ему. Даже если бы Джулия и намекала на то, что он себе вообразил, Савьер все равно должен был радоваться, что добился, чего хотел. А вместо этого он заявил, что она сможет его получить только на его условиях. Если она останется в Мэллаби.
Неужели он думает, что она бросит все ради него?
Однажды она поверила, что он подарит ей счастье — и что в итоге?
Она пошла к летней эстраде, кипя негодованием. Злость на Савьера вернулась, и это было хорошо. Она ничего ему не должна. Теперь можно просто уехать. И ничего не говорить.
О боже. Если бы она сама в это верила.
Если бы он ее не поцеловал.
Если бы он ей не сказал…
Джулия только успела выйти из луна-парка, как вдруг услышала за спиной:
— Джулия! Джууууууууулия!
Она обернулась и увидела Беверли, которая шла к ней, стуча каблуками по мостовой. Она была с Бадом Дейлом, своим нынешним мужем, который напоминал вьючного мула, увешенного многочисленными пакетами.
— Беверли, — кисло сказала Джулия и повернулась к Баду. — Давно не виделись, Бад. Как поживаете?
— Хорошо поживаю, Джулия. Приятно, что кто-то интересуется.
Джулия на секунду замешкалась, пораженная тем, как прозвучали его слова. Что-то похожее мог бы сказать и ее отец. Таким же добродушным, шутливым тоном. Беверли бросила отца Джулии, а потом вышла замуж за человека, очень похожего на него.
— У меня для тебя есть сюрприз, — заявила Беверли.
— Какой сюрприз?
— Он у меня не с собой. Но я зайду к тебе завтра в обед, хорошо? Я уже вся в предвкушении.
— Хорошо. — Джулия уже собралась идти дальше. — Тогда до завтра.
— Что ты вечно такая несчастная, Джулия? — сказала Беверли, уперев руки в бока. — На тебя больно смотреть. Это как-то не добавляет тебе привлекательности. И вообще. Надо бы чуточку прихорошиться. Убрать эту жуткую прядь. Хоть иногда улыбаться людям, не закупориваться в эти блузки с длинными рукавами. — Беверли подправила низкий вырез у себя на рубашке, подтянув его еще ниже. — Я знаю, что ты не любишь показывать шрамы, но когда ты в постели с мужчиной, он будет смотреть не на руки, если ты понимаешь, о чем я.
— Спасибо за совет. До свидания, Бад.
— Приятно было с тобой повидаться, Джулия, — откликнулся он.
Уходя, Джулия успела услышать, как Беверли говорит Баду:
— Я пыталась заменить ей мать. Пыталась научить ее всяким женским премудростям. Но с ней явно что-то не так. И это, похоже, не лечится.
Джулия с трудом поборола желание обернуться и высказать Беверли все, что она о ней думает. Но убедила себя, что не стоит портить оставшиеся полгода. Все равно она скоро уедет и больше уже никогда не увидит Беверли. Ни Беверли, ни Савьера.
Неудивительно, что в присутствии этих двоих она вечно несчастная. В Балтиморе все будет иначе. Хотя Джулия не помнила, чтобы была как-то особенно счастлива в Балтиморе, теперь у нее будет своя кондитерская — явная перемена к лучшему.
И она наконец-то уедет отсюда.
Эмили медленно шла по улице, окутанной жаркой дымкой от палаток с едой. Она старательно делала вид, что просто гуляет, а не ищет Уина в толпе. Возможно, когда Уин спрашивал, увидятся ли они на фестивале, он совсем не имел в виду, что ему хочется провести с ней какое-то время на празднике. Но ей только сейчас представился случай узнать это наверняка.
В течение дня Эмили видела Уина несколько раз — мельком и издалека. Им постоянно что-то мешало. То Джулия тянула Эмили за собой, то отец отвлекал Уина. Девушка ужасно обрадовалась, когда к ним подошел Савьер. У нее появился хороший повод сбежать от Джулии, хотя ту, похоже, совсем не привлекала перспектива остаться с Савьером наедине.
Эмили направилась к справочному киоску, рядом с которым в последний раз видела Уина (он объяснял что-то туристам, приехавшим на фестиваль), и вдруг почувствовала у себя на плече знакомую теплую руку.
Она обернулась и расплылась в улыбке.
Уин успел снять пиджак и галстук и закатал рукава рубашки. Его соломенная шляпа тоже куда-то делась. Но он все равно выглядел как настоящий южный джентльмен. При каждом порыве ветра белая рубашка развевалась, как парус. Его взгляд был пристальным, а глаза — невероятно зелеными.
— Привет. — Можно было бы начать разговор как-то поостроумнее, но Эмили слишком разволновалась оттого, что Уин был так близко.
— Привет, — ответил он.
— Ты заметил, что здесь прямо заговор, чтобы держать нас на расстоянии как минимум в двадцать шагов? Только захочешь с кем-нибудь подружиться, а тут сплошные препоны.
Уин взмахнул рукой — мол, пойдем. Не надо стоять на месте.
Они пошли в сторону аттракционов.
— Вот в этом и заключается разница между нами, — он оглянулся через плечо. — Я сразу знал, как это будет непросто.
— Тебе уже дали медаль «За отвагу»?
— Прости. Я не хотел тебя обидеть. Рад, что нам все-таки удалось побыть вдвоем.
Она немного смягчилась.
— Хотелось бы мне тебя разгадать, Уин.
Он усмехнулся.
— Приятно услышать. Ты даже не представляешь, как это бодрит и освежает.
— В смысле, что я одна такая недалекая, а все остальные тебя давно разгадали?
Он пожал плечами:
— По крайней мере, все в Мэллаби.
— Ну вот. Я и так чувствую себя белой вороной…
— О чем и речь. Ты живешь в странном городе, но сама чувствуешь себя странной.
Они проталкивались сквозь толпу, и их руки случайно соприкасались. Эмили нравились эти нечаянные прикосновения. В Уине все было таким нарочитым, таким преднамеренным.