Улица Лабдарю
Labdarių g.
Разговор по-немецки

Уснуть смог только под утро, зато и спал потом почти до полудня, игнорируя призывные трели поставленного на девять будильника. Проснувшись, долго еще лежал с закрытыми глазами. Сперва пытался досмотреть сон, а потом, когда понял, что продолжения не будет, хотя бы побольше вспомнить и быстро-быстро, пока все, что казалось сокровенным смыслом, не превратилось в мутную бредовую лужицу, мелеющую под воздействием дневного света, заново пересказать себе бодрствующему — простыми словами, максимально полно и внятно, как рассказывал бы совершенно постороннему собеседнику.

Это удалось лишь отчасти. Был бы учеником начальной школы сновидцев, получил бы примерно шестерку по десятибалльной системе. Потому что вспомнил далеко не все. А перевести на язык, понятный дневному сознанию, смог и того меньше.

Снилось, что шел по улице, — считалось, как будто это соседняя Лабдарю, хотя выглядела она, конечно, совсем иначе — обычное дело во сне. Точно не один, но с кем? Ни лица, ни тем более имени уже не вспомнить, лучше даже и не пытаться, потому что память обязательно попробует совершить подмену, заместить неведомого спутника из сновидения просто знакомым лицом или услужливо подсказать, будто их было, например, трое, а то и вообще шестеро, а это уже никуда не годится, стоп! Просто с кем-то шел. И тут откуда-то появилась книга. Кажется, нашли в каком-то дворе целую пачку одинаковых новеньких, только из типографии… или не одинаковых? Теперь не вспомнить, но на обложке той, которую сразу взял в руки, было название «Книга перемены мест слагаемых», крупные синие буквы на алом фоне. Вот это точно запомнил, сам бы не выдумал. Просто в голову не пришло бы так лихо скрестить «И цзин» и школьный курс арифметики.

Пока варил кофе, зачем-то записал в телефон все, что удалось вспомнить:

«Книга перемены мест слагаемых».

«Утонувшие в реке времени опускаются на ее дно и лежат там, запутавшись судьбой за коряги; лишь тех, чья судьба коротка и жестка, как волосы новобранца, может унести течением и выбросить на берег — в любом месте, как повезет».

«Рисуя карту несуществующей местности, человек, сам того не зная, чертит новую карту своего внутреннего пространства, ключ от которого рано или поздно получит. Но кто его получит — это вопрос».

«Когда знакомое, вдоль и поперек исхоженное вересковое болото становится оливковой рощей, постарайся проснуться одновременно в обоих местах. Не пожалеешь».

«Люди думают, будто изобрели зеркала, тогда как это зеркала изобрели людей, когда им наскучило отображать одно только небо, слишком совершенное, чтобы казаться забавным».

«Все живое нуждается в утешении, дать которое можно только пребывая на пороге между движением и тьмой, где невозможны слова; с другой стороны, кто сказал, что утешать следует именно словом».

И фраза, которую то и дело повторял спутник (или один из спутников), мягко, даже ласково: «Я тебя убью». Во сне это почему-то казалось прельстительным обещанием.

Перечитав, печально подумал: «Полная ерунда» — и понял, что окончательно проснулся. Во сне эта информация была ослепительно важной, жизненно необходимой, вообще непонятно, как существовал без нее прежде. Спросонок все еще казалось, что обязательно надо вспомнить подробности, тогда многое прояснится, встанет на свои места, и в жизни появится хоть какое-то подобие смысла. А теперь даже стыдно, что был таким невероятным придурком всего какие-то три минуты назад. Правда, этот придурок был гораздо счастливей разумного, вменяемого человека, который вот прямо сейчас снимает с плиты старую медную джезву, доставшуюся ему в качестве временного имущества вместе с пыльным телевизором, парой продавленных стульев, сравнительно новым диваном и полудюжиной разнокалиберных кастрюль.

Но тут уж ничего не попишешь.

Хотел было стереть идиотский конспект, но в последний момент передумал. Все-таки первый сон за… а хрен его знает, за сколько именно лет. За очень много, факт. Пусть останется на память.

Подумал: «Да ладно, не такой уж я придурок. Просто отвык видеть сны. Решил, уже и не будет их никогда. И тут вдруг — бац! — что-то приснилось. Конечно, я обрадовался. Хотя лучше бы просто какую-нибудь безобидную порнографию показали — и организму приятно, и конспектировать особо нечего. Интересно, а можно делать заказы?»

Почти развеселился, представив, как перед сном заполняет бланк заказа и потом — а что, собственно, надо сделать потом? Положить под подушку? Сжечь и съесть пепел? Или развеять его по ветру? Впрочем, теперь для всего на свете существует электронная почта, дело за малым — нагуглить соответствующий интернет-магазин.

Завтракать отправился в город. После того, как немыслимо долго, целых два с половиной года, проработал поваром, возненавидел готовить. Даже заливая кипятком быстрорастворимую овсянку или нарезая хлеб на бутерброды, приходил в раздражение — не то чувство, которое полезно испытывать по утрам. Вечером еще куда ни шло.

По традиции отправился на Вильняус, где располагалось сразу несколько кафе класса «от добра добра не ищут» — не самых лучших в городе, зато недорогих, проверенных и надежных. Не был там уже почти полторы недели, значит, можно рассчитывать, что тошнить от однообразия будет не очень сильно. Привычно подумал: «Пора мне отсюда съезжать», — привычно же напомнил себе: «Договор аренды истекает в конце октября, вот тогда и посмотрим». Этот внутренний диалог повторялся примерно с апреля. Вильнюс — хороший город, но очень уж маленький. Слишком быстро приходит момент, когда понимаешь, что все уже было, причем неоднократно, — и эта улица, и парк, и эспрессо в стеклянной рюмке, и граффити на медленно осыпающейся стене, и деревья в вязаных свитерах, и божественный суп-гуляш «У Ангела», и восхождение на холм, и маленькая речка, и большая река, и Белый мост, и Зеленый. Господи, как же мне надоело. Вообще все.

Вероятно, из этих же соображений — то есть разнообразия ради — дал изрядного крюку. В итоге оказался на Тоторю, там зачем-то прошел мимо нескольких вполне подходящих для завтрака кафе, наконец опомнился, свернул на Лабдарю и только тогда понял хитроумный замысел собственного подсознания. Лабдарю — это же улица, которая снилась. Понятно, что особого смысла в том нет, а все равно любопытно на нее поглядеть.

Хотя на что там глядеть? Правильно, совершенно не на что.

Впрочем, и от лунатических припадков бывает порой хозяйственная польза. Понял это, завидев большой проходной двор, где в полуподвале прятался магазин «Зодиак», торгующий эзотерической литературой, почему-то по большей части на русском языке, ароматными маслами, нефритовыми Буддами, медными колокольчиками и прочими таракуцками для любителей условно возвышенного, всегда готовых спуститься ради него под землю, на две ступеньки вниз. Но важно другое: именно в этой лавке он уже пару раз покупал чаванпраш, сладкое, очень острое бурое месиво из индийского крыжовника и лекарственных трав, вряд ли обладающее хотя бы сотой частью приписываемых ему чудодейственных свойств, зато невероятно вкусное. Жрал его одно время большими ложками, как варенье в детстве, и по сей день продолжал бы в том же духе, если бы запасы не подошли к концу еще в июне. А дырявая память, известное дело, спасает от лишних трат и оставляет без сладкого. Просто забываешь его купить, и хоть ты тресни. А тут вдруг все так удачно совпало.