— Бывает и так, — задумчиво сказал Файх. И внезапно спросил очень строго, как школьный завуч, застукавший очередного старшеклассника с сигаретой прямо в учительской уборной: — Вы уверены, что пришли только ради проверки своих знаний? Вряд ли вам это действительно интересно.
Ишь ты, угадал.
Пожал плечами, хотел отмолчаться, но Файх смотрел требовательно, почти яростно, словно репетировал роль для спектакля о рыцарях, которым вот-вот придется схватиться за мечи ради какой-нибудь возвышенной глупости из разряда вечных ценностей, вернее, вечных заблуждений — ай, как ни назови.
Подумал: «Ладно, могу рассказать. В конце концов, молчать даже нечестно. Если бы я сам вдруг оказался писателем — ну предположим, никогда заранее не знаешь, кем тебя угораздит родиться, — мне бы, наверное, было приятно и лестно узнать, что кто-то видел мою книгу во сне. Вспомнить бы еще это слово — „сон“!»
И ведь вспомнил, стоило только заговорить.
— В объявлении было написано, что вы автор «Книги перемены мест слагаемых». А я накануне видел книгу с таким названием во сне. И успел ее почитать. Даже записал поутру все, что вспомнил. Поэтому мне стало интересно на вас посмотреть.
— Мне тоже интересно на тебя посмотреть, — сказал Файх. — «Книга перемены мест слагаемых» — это как раз та, которую я собираюсь написать. Я добавил ее название в объявление просто так, наудачу. И в качестве своеобразной шутки, которую не поймет никто, кроме меня самого. И тут вдруг приходит человек, уже читавший мою будущую книгу во сне. Невероятно!
Он был, похоже, по-настоящему взволнован, даже на «ты» перешел, не дожидаясь разрешения, но Анджей не стал придираться, какая разница, «ты» или «вы».
— Покажешь мне свои записи? — нетерпеливо спросил Файх. — Пока я не умер от любопытства прямо в этой лавке, которая, будем называть вещи своими именами, не предназначена для христианского погребения.
На этом месте синевласая Габия расхохоталась, толстая Марина тоже хихикнула, прикрыв рот рукой, Даниэль и Эрик растерянно моргали, явно пытаясь понять, в чем соль шутки, а старушка в пальто вдруг перекрестилась, и это почему-то выглядело не смешно, а почти пугающе, хотя, казалось бы, такой безобидный ритуальный жест.
Сказал:
— Могу показать, мне не жалко. Только сначала их придется перевести.
— Ну так переводи! — нетерпеливо воскликнул Файх. — А мы, если что, тебе поможем.
Проворчал про себя: «Чтобы помочь, нужно знать не только немецкий, а еще и польский. А моих земляков тут нет, так что сам, все сам». Вздохнул, предвкушая провал, достал телефон и принялся читать, кое-как переводя на ходу:
— «Утонувшие в реке времени опускаются на ее дно и лежат там, запутавшись судьбой за…» — что обычно бывает на речном дне? — да, спасибо, «коряги. А тех, чья судьба коротка и жестка, как волосы молодого солдата, унесет течением и выбросит на берег в любом месте, как повезет. Рисуя карту местности, которой не существует, человек не знает, что чертит новую карту своего внутреннего пространства, ключ от которого однажды получит. Но кто его получит — это вопрос. Когда знакомое болото, заросшее…» Простите, я не знаю названия растения и не понимаю, как объяснить, могу потом посмотреть в словаре, если не забуду. А пока читаю дальше: «когда болото превращается в ореховую рощу, постарайся проснуться одновременно в обоих местах, не пожалеешь. Люди думают, будто изобрели зеркала, а на самом деле зеркала изобрели людей, когда им стало скучно отображать одно только небо… Небо, которое слишком совершенно, чтобы казаться забавным. Всему живому необходимо утешение, а дать его можно только стоя на пороге между движением и тьмой, где невозможно говорить; с другой стороны, кто сказал, будто утешение должно быть именно словом». И… и это все.
Не захотел переводить «Я тебя убью». Хотя технически это было гораздо проще, чем все остальное.
Пока удивлялся, что справился, Файх молчал и смотрел в окно. Наконец сказал:
— Удивительно, как много тебе удалось запомнить. Большое спасибо. На этом, я думаю, мы можем закончить первую встречу. Предлагаю собраться в пятницу в семь вечера — всем удобно? никто не уедет за город? — у меня дома. В моей квартире прекрасный большой балкон, там гораздо приятней, чем…
— Погодите, еще не все представились, — укоризненно напомнила Марина.
Собравшиеся дружно обернулись к старухе в пальто, которой забыли дать слово.
— Не нужно ее беспокоить, — покачал головой Файх. — Эту женщину зовут Грета Францевна, и она пришла к нам из позапрошлого ноября. Ей сейчас очень трудно, и все, чем тут можно помочь, — не дергать ее понапрасну. Расскажет о себе, когда захочет и если сможет. А пока я о ней позабочусь. До встречи, друзья. До пятни… Нет, стоп, сперва я запишу для вас номер квартиры и код. Подождите буквально минуту! А подъезд покажу, когда выйдем. Согласны?
Возражений не последовало. Вероятно, потому, что сейчас все собравшиеся судорожно повторяли про себя: «Таааак, пришла к нам из позапрошлого ноября. Из позапрошлого ноября, значит», — и прикидывали, в каком месте допустили ошибку или просто не расслышали, что вышла такая чушь. Анджей и сам сперва задумался, а потом махнул рукой. Решил: хватит с меня. Наговорился уже по-немецки по самое не могу. Теперь с чистой совестью можно сделать перерыв еще лет на пятнадцать. Как минимум.
Принимать участие в дурацкой игре, затеянной немцем, он в любом случае не собирался. Слушать, как все эти милые люди будут пересказывать свои специально для книжки прожитые и от этого еще более дурацкие дни, — увольте. Как мог, развлек, а дальше без меня, пожалуйста, вам же лучше, по крайней мере никто не повесится в коридоре от лютой тоски после первой же полудюжины головокружительных, захватывающих эпизодов на кухне.
Файх тем временем принялся раздавать бумажки, на которых было написано: «Квартира 17, второй этаж, код 38, нажать одновременно». Демонстративно отказываться было бы глупо, поэтому взял, машинально скомкал, сунул в карман, и тогда Фабиан Файх, неизвестный немецкий писатель в нелепых розовых шортах, сказал негромко, но внятно: «Если не придешь, я тебя убью».
В подобных случаях говорят: «так и сел». Но нет, не сел, устоял на ногах, только адресовал немцу недоуменный взгляд: «Что это было? Я, конечно же, ослышался?» И тот повторил, прошептал в самое ухо, щекоча горячим дыханием, ласково, как вернувшийся под Рождество из долгой командировки, соскучившийся, нагруженный подарками отец: «Я тебя убью».
Почти как во сне.
Пока пытался слепить не то вопрос, не то ответ из немецких слов, внезапно разом вылетевших из головы, Файх дружелюбно улыбнулся, подошел к старухе Грете Францевне, взял ее под локоть, повел к выходу, распахнул перед ней дверь, заботливо помог одолеть обе ступеньки, ведущие наверх из подвала. Попросил, пропуская остальных:
— Подождите еще минуту, сейчас запру лавку и покажу вам мой подъезд, он довольно хитро расположен, так сразу и не найдешь, я сам минут десять по двору слонялся, пока не догадался позвонить, чтобы меня встретили и проводили…