— На объявление откликнулись, — пояснил он. — На столе еще одно лежит, но туда я сам позже схожу. А в этом срочно зайти просят.
Старик кивнул. Витька ободряюще улыбнулся и пошел будить жену.
Деревенская жизнь научила Лену вставать в пять часов утра без всякого будильника. Даже в гостях у Петровича она просыпалась точно в это же время. Ей стоило не малого труда забыться снова и дремать до курортных восьми часов. Вторая, добавочная половина сна, была сладкой и воздушной, как пирожное.
Витька подошел ближе и невольно залюбовался. Поза спящей женщины была вызывающе сексуальной. Одеяло сползло к ногам Лены и под тонкой, ночной рубашкой легко угадывались контуры молодого, изящного и сильного тела. Красивое лицо женщины казалось спокойным и умиротворенным.
Витька сглотнул слюну.
«Только попробуй тронуть, — подумала притаившаяся Лена. — Сразу по физиономии получишь!..»
Ее желание отомстить мужу за вчерашнее безразличие было по-настоящему глубоким и искренним. Витька с трудом справился с охватившей его истомой. Стараясь не смотреть на жену, он тихо позвал:
— Лен, вставай… Пора!
Лена оторвала голову от подушки и простодушно взглянула на мужа.
Витька улыбнулся.
— Пора ехать.
Он вышел.
Через полчаса, лениво переругиваясь, семейная пара отбыла на охоту. Загруженный всем необходимым «Москвич»-пикап выехал за ворота и прибавил скорость.
— Навязался на мою голову! — ворчала Лена на Витьку. — И когда ты только от меня отстанешь?
— После развода.
— Да скорей бы уж!..
Через час Петрович сделал все необходимые утренние дела и, привалившись спиной к кроличьим клеткам, достал из кармана оставленное племянником письмо. Указанный в нем адрес был не столь уж далеким — минут двадцать езды на автобусе без пересадки.
Но старик не спешил. По пути он зашел к Светлане и долго, обстоятельно беседовал с дочерью. Света немного всплакнула. Старик был настойчив и, в конце концов, дочь согласилась на переезд в деревню.
— Не горюй, — ободрил Петрович дочь. — Мы с Витькой тебе и нового мужа найдем. Только ты родителям Сергея ничего не говори. Они люди хорошие и расставаться с внуками им будет тяжело.
— Жалко их… — согласилась Света.
Петрович вздохнул.
— Эх, Светка, да будь моя воля, я бы и их с собой взял! Три внучка да три старичка, чем не жизнь, а?..
Указанный в письме адрес Петрович нашел не сразу. Только обстоятельно расспросив прохожих, он вышел к старому, двухэтажному бараку с облупившейся штукатуркой.
— Так ведь не жилой он уже, дом-то этот, — пояснила Петровичу словоохотливая женщина с авоськой. — Сносить его будут. Жильцы еще два дня назад съехали.
Петрович растерянно посмотрел на бумажку с адресом.
— А вам кто нужен? — поинтересовалась женщина.
— Да на объявление откликнулись, — Петрович зачем-то показал женщине письмо. — Я за кошкой пришел…
— Вам, наверное, к старухе Ченцовой нужно, — немного подумав, сказала женщина. — Вы зайдите в дом, может быть она еще там. Говорят, старуха переезжать не хотела. Все ждала кого-то…
Женщина заторопилась и ушла. Петрович немного потоптался на месте и нерешительно направился к дому.
Темные, лишенные штор и другого видимого уюта, окна здания казались холодными и безжизненными. Дом чем-то напоминал Петровичу брошенную диспетчерскую. Чисто внешне оба здания отличались довольно сильно, но между ними словно существовала какая-то странная, неуловимая схожесть в неподвижности теней и стоящей вокруг нежилой, мертвой тишине.
Нужная Петровичу квартира находилась на втором этаже. Он поднялся по деревянной, скрипучей лестнице и остановился перед полуоткрытой дверью с цифрой «4».
«Сидоровым — 1 зв., Мкртчянам — 2 зв., Ченцовой — 3 зв.» — прочитал Петрович на табличке возле кнопки звонка. Он трижды нажал кнопку. Звонок не работал.
Старик осторожно толкнул дверь. В коридоре было грязно и неуютно. На полу, как это часто бывает при переезде, лежало множество брошенных, уже не ненужных в новой жизни вещей: старый будильник, кукла с неживыми глазами, тряпки, распотрошенный матрас и прочий мусор.
Две комнаты были пусты. Осторожно переступая через хлам, Петрович приблизился к третьей, закрытой двери. Он уже протянул было руку, как вдруг дверь, скрипнув, открылась сама.
Третья, последняя комната была меньше остальных. С левой стороны от окна стоял круглый стол, с другой высокий, старомодный шкаф. Ближе к двери разместился диван, а напротив него кровать. На кровати, опираясь спиной на высоко взбитые подушки, сидела старуха. Из-за давно нечесаных волос на Петровича смотрели тусклые, не мигающие глаза. Поверх одеяла лежали длинные, высохшие, покрытые темными пигментными пятнами руки старухи. Кончики пальцев слегка подрагивали. Если бы не это едва заметное движение, Петрович посчитал старуху мертвой.
— Здравствуйте, — тихо сказал он.
— Не к чему мне здравствовать уже, — хриплым и низким голосом ответила старуха. Ее тонкие губы исказила улыбка. — Помру я скоро… За кошкой пришел?
Петрович кивнул. Не зная, что делать дальше, он закрыл дверь за собой дверь и замер, осматриваясь вокруг.
«Принесла меня нелегкая! — подумал он. — Это не бабка, а чистая ведьма… Прямо как с картинки».
Старуха показала глазами на диван.
— Сядь, подожди немного. Погулять вышла моя кошка. Скоро вернется, должно быть.
— Может быть, я потом зайду? — нерешительно спросил Петрович.
— Не будет, милок, у меня этого потом, — холодная улыбка старухи стала шире. — А кошку жалко. Пропадет без присмотра.
Петрович заставил себя еще раз взглянуть на лицо старухи и чуть не вскрикнул от ужаса. Тонкие губы чуть приоткрылись и за ними обнажились два ряда молодых, крепких зубов. Странными были и губы старухи: обтянутые со всех сторон серой, морщинистой кожей ближе к зубам они казались красными и пухлыми, словно там, внутри, прятался второй рот.
Петрович машинально попятился к двери. Старуха нахмурилась и согнала с лица улыбку.
— Что, не хороша? — глухо спросила она. — Да ты и сам, поди, не молод. Семьдесят годков уже есть?
— Есть, — растерянно ответил Петрович. — Мне бы кошку… Тороплюсь я.
Старуха не обратила на последнее замечание Петровича никакого внимания.
— Один живешь или как?
— Пока один…
— Не то съезжаться с кем собираешься?
— С дочкой.
— Это хорошо. А вот я совсем одна. Давно уже… — у старухи задрожала щека. — Сын был да помер… Давно уже.
Наступила тяжелая пауза. Словно школьник Петрович не знал куда деть руки.