— Ну что ж, если вам здесь понравится и решите остаться, нужно будет получить карточку социальной защиты.
— Спасибо, я это учту, — ответила я.
— Везете ли вы с собой алкоголь?
Я отрицательно покачала головой.
— Что ж, добро пожаловать домой… возможно.
Я переночевала в Сент-Эндрюсе. Любопытный городишко — имитация Англии, но слегка обшарпанная. И маленькая гостиница, где я остановилась, и вообще все вокруг казалось каким-то затхлым, устаревшим — такой, представилось мне, могла быть Британия начала шестидесятых. На улице было невыносимо холодно — минус десять по Цельсию. Наутро, сидя за кружкой жидкого кофе в гостиничной столовой, обставленной со сногсшибательной роскошью: стены обиты красным бархатом, на полу аксминстерский ковер с абстрактным узором, похожим на выцветший тест Роршаха, — я поймала себя на мысли: Вряд ли кто еще, имея на счету несколько сотен тысяч баксов, надумал бы скрываться в разгар зимы на Атлантическом побережье Канады.
Покинув Сент-Эндрюс, примерно через час я была уже в Сент-Джоне, некогда портовом и промышленном центре, а теперь полувымершем городке. Обветшавшие дома из красного кирпича, унылые магазины, бесцветные люди в мрачной одежде, дух запустения и апатии, нависший над улицами. Я съела невкусный сэндвич и отправилась дальше на восток. Ночь провела в Сэквилле, очередном городке невдалеке от границы с провинцией Новая Шотландия. Это был университетский город — здесь располагалось одно из лучших учебных заведений Канады, Маунт Элиссон, и я почувствовала себя дома среди его зданий в псевдоготическом стиле, старинных книжных лавок, студенческих кафе и баров. Мне показался родным даже старомодный, в духе пятидесятых, кинотеатрик, где проходил фестиваль имени Стенли Кубрика. Удивительно даже, какой живой отклик находит в сердце все то, что нам дорого, привычно, что соответствует нашему взгляду на мир.
Раньше, до того как я побывала в Нью-Брансуике, провинция эта представлялась мне этакой сусальной копией Англии в Новом Свете. В действительности, за исключением Сэквилла, все здесь казалось пыльным, безжизненным, ветхим. Даже маленькая гостиница, найденная мной в Сэквилле, напомнила мне кое-какие полотна Эдварда Хоппера [45] — убогий мир сороковых годов двадцатого века. Здесь легко было представить какую-нибудь постаревшую стриптизершу — обесцвеченные перекисью волосы, потекшая тушь, ярко-алая помада, — курящую «Честерфилд» без фильтра и приканчивающую стаканчик «Канадиен Клаб» — пятый за вечер. На следующее утро я пила кофе в маленьком кафе — и вдруг отчетливо поняла, что мне безумно хочется преподавать в маленьком университетском городке вроде этого. Недолгий флирт с финансами явно исказил мое мировоззрение, казалось бы уже совершенно сложившееся.
Выехав утром из Сэквилла, я продолжала двигаться на восток, задержавшись на две ночи в Галифаксе. Где-то я прочитала, что этот город — элитный центр Новой Шотландии. В центре, как вставные зубы, высились новые дома в брутальном бетонно-стеклянном стиле, берущем начало из семидесятых. Обнаружилась и улица в четверть мили длиной с фирменными магазинами, бутиками и ресторанами типа «у нас не хуже, чем в Нью-Йорке», и они выглядели вполне стильно, но отчего-то меня это ни в чем не убедило. Как и Сент-Джон, Галифакс подействовал на меня угнетающе, и я, поджав хвост, повернула бы, пожалуй, на север, в Квебек, если бы не наткнулась — совершенно случайно — на местечко на взморье с абсолютно не канадским названием «Мартиника».
Открытие произошло благодаря консьержу маленького отеля, где я ночевала. Я сообщила, что назавтра утром собираюсь выехать из города.
— Раньше, чем собирались, — заметил он, сверившись с записью и обнаружив, что я зарегистрировалась еще на три дня.
— Наверное, Галифакс в январе — не самый удачный вариант.
— Прежде чем вы нас покинете, обязательно съездите на Мартинику и пройдитесь там по пляжу. Если, конечно, вам нравится гулять при минус пятнадцати.
— Я из Новой Англии. Мы там любим ходить в походы даже в самую идиотскую погоду.
До Мартиники от Галифакса было сорок пять минут езды. Сначала мой путь пролегал по уродливым пригородам с преобладанием авторемонтных мастерских и стандартных торговых центров, потом их сменили невыразительные поселки, напрочь лишенные сельского очарования. Но когда я уже собиралась плюнуть на все и вычеркнуть этот участок пути за его непривлекательностью, шоссе сузилось. Я свернула за угол, и вдруг — совершенно неожиданно — передо мной оказалась вода. Небольшой лесок, а за ним Атлантика. Маленький поселочек, мост, снова вид на океан. Дом, лужок и еще один лоскут ослепительно синей воды. Езда по этой дороге — все эти мимолетные смены планов и внезапное появление песчаных пляжей и пенных бурунов — напоминала игру с оптической иллюзией.
Увидев наконец указатель на пляж Мартиника, я свернула на проселочную дорогу. Кругом был лес, только случайные дом или сарай нарушали одноообразие пейзажа. И вот я уже еду вдоль дюн, поросших редкой колючей травой. Хотя окна в машине были закрыты, я все же различала гул прибоя. Впереди была небольшая автостоянка — совершенно пустая, потому что только редкий мазохист мог отправиться сюда в мороз с утра пораньше. Припарковав машину, я наглухо застегнула теплую куртку, натянула шерстяную шапку до бровей, а потом шагнула навстречу стуже.
И это, доложу я вам, в самом деле была стужа. Хотя температура (я узнавала ее в Галифаксе) была минус пятнадцать, но из-за свирепого ветра она казалась ниже еще градусов на десять. Однако не за тем я сюда так долго добиралась, чтоб трусливо отступить в укрытие. Нет, я намеревалась пройтись по чертову пляжу. Сунув руки в перчатках поглубже в карманы, я побрела по деревянным мосткам, ведущим через дюну, и застыла, завороженная открывшимся видом на Атлантический океан. Пляж был безлюден. Он простирался на мили и в этот суровый зимний день навевал такие же мысли, какие, должно быть, рождаются при взгляде на бескрайние монгольские степи или пампасы Патагонии: перед тобой край земли. Был отлив. Ветер завывал негромко, но неумолчно, и на фоне этого воя раздавались ритмичные удары волн о берег. Прибой производил впечатление какой-то свирепой, первобытной силы — с такой несокрушимой мощью ударяли в песок волны. Под серым, как асфальт, небом весь мир, казалось, лишился красок. В своем мрачном монохроматизме пляж Мартиника являл зрелище суровое и величественное.
Я пустилась в путь вдоль пляжа. К счастью, ветер дул мне в спину — это, разумеется, означало, что на обратном пути мне предстоит встретиться с ним лицом к лицу. Завывая, он толкал меня вперед. Я старалась не опускать головы и шагала с широко открытыми глазами, со смерзшимися от мороза ноздрями, но все равно глубоко вдыхая соленый морской воздух. Я была единственным человеком на этом пляже, и мне пришло в голову, что, подверни я, например, ногу, меня обнаружат лишь через несколько дней. А за это время…
Но эта мысль меня не напугала. Возможно, все дело в эндорфинах, которые выделяются во время прогулки на морозе по пустынному, бескрайнему песчаному берегу. А может, в этот момент я пережила некое пантеистическое откровение, и эти ошеломляющие, неодолимые природные силы позволили мне на миг ощутить действие сил еще более грандиозных, управляющих нашей погруженной во мглу планетой. Не исключено, впрочем, что на меня просто так подействовал мороз в совокупности с темным, мрачным величием морского пейзажа, но только внезапно я поняла, что свободна от всех своих забот, мыслей, от того груза, который носила в себе постоянно. Словом, какой бы ни была причина, но на миг-другой все сторонние соображения и размышления улетучились, и мне стало хорошо и радостно. Чистое, ничем не замутненное ощущение просто существования — здесь и сейчас; освобождения от сложного, запутанного сюжета, каким являлась моя жизнь. Может, это и есть настоящее счастье? Редкие, неожиданные мгновения, когда нам удается убежать от себя? Когда мы ускользаем от всего, что мучило нас, не давая спать по ночам, и помним только, каким удивительным и прекрасным может быть наше бренное существование? И были ли необходимы крайние меры, вроде мороза, ветра и грохота прибоя на пустынном берегу, чтобы напомнить мне, что просто жить и дышать, просто быть здесь — это уже повод для счастья?