Вечером в понедельник после Большой игры мне позвонил профессор Сандерс и попросил зайти к нему в кабинет.
Когда я вошла, он спросил:
— Скотч будете? — И налил нам, прежде чем сесть за свой письменный стол.
— Что, все так плохо? — спросила я.
— Ничего такого, о чем бы вы еще не знали. Мой вам совет: печатайте поскорее написанную вами книгу, постарайтесь, чтобы у вас было как можно больше публикаций в журналах и научных сборниках. Надеюсь, благодаря этому вам удастся подыскать себе достойное место, соответствующее вашим способностям. Потому что, как только закончится ваш контракт, вам тут же предложат собирать чемоданы.
С этого времени профессор Сандерс начал от меня дистанцироваться. Он не демонстрировал излишней холодности при людях — для этого он был слишком умен — и непременно интересовался моим мнением на заседаниях кафедры. Однако обращался он ко мне исключительно «профессор Говард», тогда как всех остальных сотрудников звал просто по имени. Это не осталось незамеченным на кафедре, и коллеги верно истолковали сие проявление как тонкое указание на то, что я впала в немилость. Или как это звучало в изложении Марти Мелчера:
— Сандерс субтекстуально дает нам понять, что вы — опасная крошка… А теперь валяйте подайте на меня рапорт за употребление слова «крошка».
— С чего бы это мне писать на вас рапорт, профессор? — поинтересовалась я.
— Я думал, вы из этих фанатиков политкорректности или скрытых феминисток… или даже крайних юбер-феминисток.
– Über, с умлаутом? — уточнила я.
— Сандерс предупреждал, что вы молодец. Молодец настолько, что не дали нашему дорогому президенту, Теду Стивенсу, себя запугать.
— Можно мне водки? — спросила я.
Мы сидели в баре, и добродушные подкалывания Мелчера уже заставили меня пожалеть, что я приняла его приглашение выпить по коктейлю после работы, тем более что другая моя коллега, Стефани Пелц, предупреждала меня о том, что с Марти, этим распутником, лучше дела не иметь. (Мелчер в свою очередь предупредил меня, что Стефани — главная сплетница на кафедре. «Но поверьте, не единственная, и за первое место между ними идет настоящее сражение».)
Марти Мелчер. Лет пятьдесят с хвостиком. Плотный, неопрятный, с густой шапкой вьющихся седоватых волос и усами, как у моржа, делавшими его похожим на американскую версию Гюнтера Грасса (с умлаутом). Специалист по американской прозе двадцатого века. («Не эти ваши второсортные подражатели Золя, а настоящие имена: Хемингуэй, Фицджеральд, Фолкнер».) Мужчина, при взгляде на лицо которого напрашивался эпитет «поживший», хотя вернее, пожалуй, было бы назвать его «пережившим». Определенно, Мелчеру довелось пережить многое (по словам Стефани Пелц): три развода, длительная война со спиртным, чуть не разрушивший его карьеру служебный роман со своей начальницей Викторией Мэттингли, который закончился тем, что женщина пережила нервный срыв и во всем призналась мужу. Тот нанял двух бандитов, и они отмутузили Мелчера, когда он возвращался к себе домой в Бруклин.
— Можно мне водки?
— «Грей Гуз» [58] со льдом подойдет? — спросил он.
Я кивнула, и Марти, подозвав официанта, сделал заказ.
— Я все стараюсь вас раскусить, Джейн. Наблюдал за вами издали, представьте. Возлюбленная великого Дэвида Генри… я его в самом деле высоко ценил, даже последнюю сумасшедшую книгу. Отказалась от завидного места в Висконсине, ради которого большинство новичков в академической жизни готовы были бы перегрызть друг другу глотки. Неудачная попытка в финансовой сфере — или там было что-то, о чем мы не знаем, а не просто кусок не по зубам? И затем, не успели попасть сюда, на замену нашей любимой Деборы Холдер (кстати, я-таки однажды пробовал подбить к ней клинья, но получил отпор), — бабах, и вы уже добиваетесь карательных мер для главного хоккейного кретина. И вот что я вам скажу — все это просто здорово, дитя мое. Вы молодец, крепкий орешек. Вы показали, на что способны, да так, что нам, приговоренным к пожизненному заключению в этих стенах, о таком приходится только мечтать.
— Приятно, что у меня есть сторонники.
— Ну, а возлюбленный у вас на сегодняшний день имеется?
— Это довольно личный вопрос.
— Простое любопытство.
— Нет, я в одиночном плавании.
— Не нужен ли попутчик? На неполное время, разумеется.
Я рассмеялась:
— Вы и впрямь подбиваете клинья к каждой, да?
— Совершенно верно.
— Спасибо за угощение, профессор.
Вернувшись к себе, я позвонила Кристи в Орегон и рассказала, как лишила себя всех шансов остаться в университете Новой Англии.
— Оставаться честной в самых разных ситуациях — это всегда трудно и часто мучительно больно, — сказала Кристи. — Поступишь по совести — и получишь по шапке. Поступишь против совести, и тебя все равно накажут, да еще и сама себя замучаешь. Правда, у тебя-то, как правило, нет поводов для подобного самобичевания.
— Ну почему все у меня в жизни так запутанно и противоречиво?
«Не исполняем должного, / Что не должны — творим. / И только мыслью тешимся, / Что кары избежим…»
— Браунинг? — предположила я.
— Близко, но мимо. Мэтью Арнолд.
— Помилуй, кто в наше время цитирует Мэтью Арнолда?
— Я, — отчеканила Кристи. — А вам, мадам, советую устроить себе нечто вроде внутренней ссылки. Что я имею в виду: ходи в университет, читай лекции, учи своих студентиков — увидишь, они тебя полюбят. Сразу не убегай, чтобы, если кому понадобишься, тебя могли застать на месте. Сиди в кабинете подольше, на случай, если студентам что-то от тебя будет надо. Добивайся, чтобы книгу напечатали. Что до кафедральных коллег и университетского начальства — будь с ними вежлива, но держись подальше, если только не пригласят на совещание или о чем-то не спросят. Ты здесь, но тебя нет — надеюсь, ты понимаешь, к чему я клоню. А еще, будь я на твоем месте и имей такой неслабый счет в банке, я бы обязательно потратила часть денег. Лучше на какую-нибудь ерунду.
Я последовала совету Кристи. Придя в университет в понедельник, я провела свои занятия, отсидела положенные часы в офисе и испарилась. Так я держалась до конца недели — сосредоточившись на том, чтобы по возможности контактировать со студентами, как можно лучше готовиться к лекциям и семинарам, и приветствуя коллег вежливыми, но сдержанными кивками.
Пока я отрабатывала свой новый профессиональный стиль, мне выпала счастливая карта. Рукопись моей книги «Инфернальная двойственность» приняли к публикации, и не где-нибудь, а в издательстве «Висконсин Юниверсити Пресс»! А говорят еще, что Америка — страна, не знакомая с иронией. Я решила до поры до времени помалкивать по этому поводу и никому ничего не рассказывать. Но через два дня на заседании кафедры профессор Сандерс сделал это за меня: