Он сначала смотрел на меня с подозрением, но потом успокоился. Тем более что мы еще два раза встречались, и я в те разы не курил. Бросал, я же говорю.
Оформили мы все документы, разошлись. Лететь через две недели.
За это время я так замучился бросать курить, что плюнул и закурил снова.
Вот прилетели мы в Софию, вышли из аэропорта.
Он закуривает. Я к нему подхожу, достаю сигарету.
– Дай-ка огоньку, – говорю.
Беру у него из рук спички, чиркаю, закуриваю, затягиваюсь, отдаю коробок.
Он на меня смотрит и говорит шепотом:
– Ты же некурящий…
– Кто тебе сказал? – говорю.
– Ты сам сказал! – Он чуть не плачет. – Что никогда не курил, даже не пробовал!
– Бред какой-то, – говорю. – Как я мог такое сказать? Я, к твоему сведению, с двенадцати лет курю. Ты меня, наверное, спутал с кем-то.
Он посмотрел на меня беспомощно и болезненно. Помотал головой. Потер затылок.
– Странно, – говорит. – Как странно. Ладно, ерунда, прости.
– Что ты, что ты, – говорю. – Ерунда, бывает. Хлопаю его по плечу, смеюсь. Он тоже пытается смеяться.
Вроде бы забавная история. Обыкновенный розыгрыш. Но мне почему-то стыдно. Ну, не то что бы прямо стыдно, а так – неловко. Неприятно. Особенно когда вспоминаю его растерянное лицо.
В 1961 году моя бывшая няня позвала меня к своим родным в деревню. На Пасху. Рассказала, как бывает крестный ход, как все целуются. Мне стало очень интересно. Родители меня отпустили. С няней все-таки.
На классном часе я рассказал, что поеду к няне в деревню на Пасху.
– На Пасху? – переспросила учительница Лидия Сергеевна.
– Ну да, – сказал я. – Это такой церковный праздник.
Я думал, что она не знала.
– Я знаю, что такое Пасха, – сказала она своим гулким педагогическим голосом. – Ну что ты там не видел?
Мне стало неприятно, но я все-таки сказал:
– Я ничего такого не видел. Крестный ход никогда не видел.
– Но зачем тебе? Для чего? – вскричала Лидия Сергеевна.
Я смутился. Но тут же нашелся. Я учился рисовать, ходил в художественную школу. Об этом все знали.
– Я буду делать наброски, – сказал я. – Разные интересные фигуры.
Тут одна девочка встала и сказала:
– А наброски можно делать на бульваре! Везде вокруг много интересных фигур!
Она была права, конечно. Недаром она сейчас членкор Академии художеств.
– Правильно! – сказала Лидия Сергеевна. – Вот еще выдумки, на Пасху в деревню! Ты же современный человек!
Поездка сорвалась. Но я не очень горевал. Современный человек все-таки.
В 1968 (плюс-минус) году на Пасху я стоял около церкви в Брюсовом переулке, тогда ул. Неждановой. Было очень много народу, внутри все не могли поместиться. У людей в руках горели свечи в бумажных кулечках. Было чуть-чуть похоже на японские бумажные фонарики. Моя спутница толкнула меня и показала глазами направо. Буквально через два человека стояли Святослав Рихтер и Нина Дорлиак. У них в руках были такие же свечки-фонарики.
Если честно, я там стоял исключительно ради возможности поцеловать свою спутницу, безумную недотрогу и капризулю, в которую я был влюблен тогда.
В 1973 году мы с моими подругами Мариной и Ларисой собрались на Пасху в церковь Ивана Воина на Якиманке, тогда ул. Димитрова. Мы уже совсем собрались войти в ворота, как вдруг нам преградили путь. Какие-то молодые люди стояли плотной цепью. Они не грубо, но очень мускулисто оттолкнули нас. Мы откатились назад. Шли старушки. Их пропускали. Шел юродивого вида парень в огромной кепке и нищенских калошах. Его пропустили. Мы снова двинулись к воротам. Цепь снова сомкнулась, нас снова отпихнули.
– В чем дело? – спросил я.
– Домой, домой, домой, – вполголоса запели молодые люди.
А теперь я смотрю Пасху по телевизору. Очень красиво.
Давным-давно на Смоленской площади висел плакат:
Газета – нового разведчик,
Журнал – учитель и советчик.
Пусть в каждом доме стар и мал
Прочтет газету и журнал!
По части полезных советов особенно хорош был журнал «Здоровье». Однажды мы с приятелем вычитали там следующий совет. Вернее, предостережение доверчивым и неосмотрительным, юным и неопытным:
«Девушке достаточно употребить алкоголь в количестве один грамм спирта на килограмм веса, и она полностью теряет контроль над собой и может стать легкой добычей негодяя».
Мы не были негодяями. Ну, разве что чуточку. Нам было лет по семнадцать. Идея привлекала своей легкостью и дешевизной. Один грамм спирта на килограмм веса – это полтораста граммов водки! Или всего два стакана крепленого вина! И, недоступная, она станет моей легкой добычей.
Пригласили двух подруг. Взяли три бутылки портвейна ноль семь. Ну и какую-то несложную закуску. Устроились на дачной мансарде, на больших старых диванах. Наливали, в уме перемножая выпитое на граммы спирта на килограмм веса. Через час получилось довольно много. Двойная доза, как минимум. Но насчет контроля и добычи было что-то не то.
Я попытался обнять свою соседку.
– Ты руки убери, – сказала она. – Лучше налей вина.
– Да, – сказала другая моему товарищу. – И мне тоже. Эй, ты чего, эй!
Но он уже спал.
Мы с ребятами сидели на нашей любимой скамейке над речкой; на даче было дело.
А мимо шла парочка. Лет по тридцать. Ну, или по тридцать пять. Обычный такой мужичок с добрым простецким лицом. Низкий лоб, глубокие залысины. Редкие черные волосы зачесаны назад. Ковбоечка, часы на браслетке. И обнимал он за плечо тетеньку с широким толстым носом, низкорослую, полноватую. В цветастом ситцевом платье, в босоножках. Она радостно льнула к нему, прижималась боком, улыбалась, заглядывая ему в глаза. И он улыбался ей в ответ.
Когда они прошли и скрылись в аллейке, один приятель сказал негромко:
– Не понимаю, как старые и некрасивые люди могут любить друг друга.
Мы заржали. Кто-то сказал:
– Не плачь! Ты тоже вырастешь большой, как этот дядя!
– Да, да, – смутился он. – Ну ладно, допустим, они не очень старые. Но какие страшные! Что они, свет гасят? Глаза закрывают? Или просто привыкли? Но как к этому можно привыкнуть?
Мы снова засмеялись. Потому что наш придирчивый друг сам был не очень-то Рудольфо Валентино. Не Баталов и не Лановой. Мягко выражаясь.