– Привычная картина… Но как увидеть, как понять и почувствовать драгоценность этой негромкой красоты?
Эту легенду я слышал от разных людей в разное время. Один говорил, что он-то и был главным ее героем; другой – что подавал чай; третий и четвертый – что слышали ее то ли от героя, то ли от того, кто чай подавал.
Хотя, конечно, самым главным героем был другой человек, но он уже не сможет ничего уточнить. Поэтому и легенда. Итак, пересказываю.
Один диссидент был за советскую власть. И против КПСС он тоже ничего не имел. Но у него был всего один пустяковый вопрос: почему в СССР не печатают хороших русских писателей-эмигрантов? Нет, если книжка антисоветская, вроде там «Окаянные дни» Бунина, то все понятно. Но если, к примеру, роман Набокова «Защита Лужина» – то почему бы и нет?
Он все время писал про это письма в разные инстанции. Но ему присылали несерьезные отписки. Про дефицит бумаги или что издательские планы уже сверстаны на десять лет вперед. Но он вежливо возражал, что книга такого-то писателя не распродана, а вот уже второе издание вышло. А насчет планов – ну, запланируйте через одиннадцать лет.
Он так всех достал, что доложили лично товарищу Андропову.
Андропов пригласил его к себе. В большой кабинет в главном здании Лубянки.
Сидит Андропов, седой и скучный, в тонких очках. Молчит.
Майор принес чай в подстаканниках и сушки на блюдечке.
– Сахар забыли, – сказал Андропов майору.
– Я без сахара, спасибо, – сказал диссидент.
– Тогда не надо, – сказал Андропов майору, а диссиденту объяснил: – Я тоже без сахара. Диабет, такое мучение. Кусочка лишнего не съешь, и все по часам. Даже вот сушечку сгрызть не имею права. Угощайтесь, это все вам.
– О господи! – сказал диссидент. – Я тогда тоже не буду.
– Спасибо за сочувствие, – сказал Андропов. – Но к делу. К сожалению, многие представители нашей интеллигенции разделяют ваши опасные заблуждения.
– Но это же прекрасная литература, и все! – воскликнул диссидент. – Набоков! Алданов! Осоргин! Шмелев! Какой русский язык! А какие образы!
– О, да! – саркастически усмехнулся Андропов. – А потом граждане одной закавказской национальности начнут резать граждан другой национальности.
– Какой национальности? – не понял диссидент.
– Тоже закавказской, – сказал Андропов. – А граждане отдельных республик потребуют выхода из СССР.
– Не может быть! – испугался диссидент.
– Конституция позволяет, – сказал Андропов и поднял палец.
– Погодите! – сказал диссидент. – Но вот в 1967 году напечатали «Мастера и Маргариту», и ничего.
– По-вашему, попытка контрреволюции в Чехословакии – это ничего?
– А вдруг это просто совпадение?
– Я сначала тоже так думал, – грустно сказал Андропов, встал из-за стола и пожал ему руку, прощаясь.
Диссидент вернулся домой потрясенный. Назавтра его назначили на важный пост в Госкомитете по делам печати. Он много лет отбивал все атаки набоковцев, как он теперь называл своих бывших единомышленников.
Но в 1986 году Набокова все же напечатали. Отрывочек. В шахматном еженедельнике…
Остальное известно.
У меня в Одессе был замечательный разговор. Прилетаю, выхожу из аэропорта, сажусь в такси. Шофер нестарый, но значительно старше меня тогдашнего (мне до тридцати, ему к пятидесяти).
– Пожалуйста, Пролетарский бульвар.
– Ой, а где это?
– Позвольте, – говорю, – вы же таксист в Одессе, вам лучше знать.
– Ну да, – говорит. – Я в одесском такси двадцать два года, первый раз слышу про такой бульвар!
– Странное дело, – говорю. – А вот я в Одессе пятый раз и нигде, кроме Пролетарского бульвара, не был. Знаете, прилетаю утром, еду на Пролетарский бульвар и вечером обратно на самолет.
– Нет, вы серьезно? Ну, а хоть что там такое интересное, раз вы туда пять раз летали из Москвы?
– Одесская киностудия, – говорю.
Он хохочет, стучит кулаками по рулю, всхлипывает, утирает слезы.
– Послушайте, я сейчас умру! Кто вам сказал, что он Пролетарский?! Кто этот кусок идиота?
– У них такой адрес. – Я вынимаю из портфеля конверт. – Вот.
– Молодой человек, не смотрите на конверты! Отнесите этот конверт в сортир! Бульвар называется Французский! Поняли? Одесская киностудия стоит на Французском бульваре! Запомнили?
– Так мы будем ехать, – говорю, – или мы будем обсуждать географию?
– Будем ехать. На Французский бульвар.
И мы поехали.
У меня был старший брат, Леонид Викторович Корнилов. Он носил фамилию своей матери, первой жены нашего с ним отца. Он умер 5 ноября 2007 года, то есть уже два года как. Хорошие были поминки.
Мой брат был журналист незаурядный, причем не только и не столько пишущий (или берущий интервью) – сколько редактор. Опять же не в смысле работы над чужими текстами, а в смысле делания газеты. Он был из коллектива знаменитой в 1960-1970 годы газеты «Неделя» (приложение к «Известиям») – сначала ответственный секретарь, потом замглавного. Он был мастером создания номера, его архитектором, виртуозом сочинения полосы и разворота, гением шапок и подзаголовков, артистом рубрик и подписей к рисункам и фотографиям. Кроме того, организатором материалов. Это на самом деле редкий дар.
На поминках все об этом говорили.
Интересно было видеть этих стареньких зубров, журналистов семидесятых (и семидесятилетних сейчас – экое совпадение!). Да, это был особый народ, совсем другой, чем ныне, просто даже удивительно. Я говорю, конечно, не вообще о людях – я имею в виду именно журналистский цех. Другое отношение к профессии, другой стиль общения, все другое. Но и жизнь газеты в те времена тоже была совсем другая.
Это были люди, которые буквально жили газетой и в газете – буквально. Здесь были смысл, цель и радость их жизни, здесь был их дом: сюда они приходили с утра и уходили за полночь, здесь они ели и пили (часто и помногу, что немаловажно!), справляли все праздники, дружили, романились и даже умирали. Кругом был хоровод внештатных авторов, стажеров, студентов и городских сумасшедших (правдоискателей, писателей и изобретателей) – да, тогда ведь в редакциях не было пропускной системы.
Я это помню. Сам заходил в «Неделю» довольно часто.
Теперь все это кануло. Наверное, закономерно. Но все-таки жаль. Жаль хотя бы потому, что «Неделя» середины 1970-х и практически любой современный еженедельник с точки зрения нормального профессионализма (не говоря уже о простой интересности) – две вещи несовместные. Старая «Неделя» дает сто очков форы. Ну, что сделаешь. Музыка обратно не играет.