– К сожалению, я не могу допросить этого чернокнижника с пристрастием, – как будто прочел мои мысли Торквемада. – Мне очень важно узнать от него правду – не то, что обычно говорят, желая избавиться от телесных мучений, а доподлинную правду. И в этом мне поможешь ты, тварь.
– Принуждаешь сотрудничать с органами, начальник? – прохрипел я. – А сам при этом тварью обзываешься… Невежливо как-то – такими словами вот так легко кидаться.
– О чем ты, тварь? – холодно процедил Торквемада. – Разве неизвестно тебе значение этого слова? Тварь – это то, что сотворено.
– В смысле?
– Даже малым детям известно, что вся природа делится на четыре вида. Первый вид – природа творящая и нетварная. Это Бог. Второй вид – природа творящая и тварная. Это души живых существ, порождающие нематериальные чувства, идеи и мысли. Третий вид – природа не творящая и тварная. Это тела людей, животных, мертвые вещи. Все, что сотворено Богом. Все, что мы видим глазами и щупаем руками. Все то материальное, что нас окружает. Солнце – тварь, земля – тварь, океан – тварь, растение – тварь, животное – тварь, человек – тварь. И ты тоже тварь. Нечистая, но все же тварь. Гордись этим.
– А, так вы в этом смысле… – малость смутился я. – Ну тогда пардоньте муа, недопонял. Там, откуда я родом, «тварь» – как бы оскорбление…
– Почему?
– Э… ну… почему… даже не знаю. Исторически так сложилось, наверное. Почему вот, скажем, слово «петух» стало оскорблением?
– А что может быть оскорбительного в петухе? Этой птице Богом было доверено первой встречать рассвет. Она – герольд, глашатай, возвещающий появление солнца. Многие рыцари почитают за честь носить на щите изображение петуха – он символизирует доблесть и бойцовский дух.
– Ну да, верно все… просто… ну в общем у нас… долго объяснять, в общем. Я и сам не знаю, почему у нас так вышло. У нас в последнее время уже и цвет неба считается неприличным…
– Что неприличного в голубом цвете? Это очень красивый цвет.
– Да так просто. Снятся людям иногда голубые города, соберутся пидорасы и уедут навсегда… – немелодично пропел я.
– Ты очень странный зверь. Тебе об этом говорили?
– Ни разу. Вы первый.
– Ты лжешь. Не лги мне, тварь! Я чувствую ложь каждым своим фибром!
– Простите, Лаврентий Палыч, больше не буду. Кстати, вы сказали, что природа делится на четыре вида. А назвали только три. Какой четвертый?
– Четвертый вид – природа не творящая и нетварная. Конец и итог всего. Это опять-таки Бог. К Нему все возвращается и Им все завершается.
Спускаемся все глубже. Полостям под Ватиканом бесчисленные века – в них скрывались от гонителей еще первые христиане.
Сейчас эти катакомбы используют для прямо противоположных целей.
Каменные ступени привели нас в просторный зал, выложенный мозаичной плиткой и скудно освещенный факелами. По стенам бегают тени, издалека слышны агонизирующие крики. Вдоль стен бесшумно перемещаются фигуры монахов-доминиканцев.
– Это здесь, – произнес Торквемада, уверенно ступая по ледяному полу. – Брат Франц, что изменилось за время моего отсутствия?
К великому инквизитору подступил невысокий монах с поблескивающей в тусклом свете тонзурой. Молитвенно сложив руки перед грудью, он вполголоса произнес:
– Никаких изменений, брат Фома. Мы еще дважды допрашивали его с беспристрастием, но все наши усилия остались тщетными. Более того – грешник взывал к демонам, моля о вызволении.
– Были ли пресечены его потуги вовремя?
– Были. Мы заковали его в железа, воскурили ладан и окружили грешника кольцом из освященной вербы. Сейчас он бьется в неистовом крике, не слыша голоса своего хозяина и не зная возможности применить чары.
– Достойно похвалы, брат Франц.
– Таков наш долг, брат Фома.
Доминиканцы коротко кивнули друг другу. Добротно у них тут все организовано, ничего не скажешь. Прямо-таки средневековое КГБ.
– А что этот? – бросил Торквемада, шагая к зловещему приспособлению в виде деревянного колеса с шипами. На нем висит человек.
Брат Франц лишь молча указал рукой, предлагая взглянуть самому. Торквемада поднял голову, пристально рассматривая пытаемого.
– Это и есть тот чернокнижник? – тихо спросил я.
– Нет еще, – безучастно ответил великий инквизитор. – Это другой. У нас здесь довольно много грешников.
– А, другой колдун…
– Нет, он не колдун. Не уличен, во всяком случае.
– Еретик, значит…
– Нет, и не еретик. Точнее, в этом он тоже не уличен. Пока что.
– Тогда кто?
– Убийца. Обвиняется в смертоубийстве семерых христиан и нанесении ножевых ранений еще шестнадцатерым. Причем совершил это он посреди бела дня, на оживленной ромецианской улице.
У меня аж глаза полезли на лоб. Мужик – конкретный беспредельщик. В нашем мире вынесли бы однозначный вердикт – переиграл в компьютерные игры. А тут, интересно, на что положено такое списывать?
– Нет, нет, это неправда, я не виновен!.. – истошно закричал человек на пыточном колесе. – Говорю вам, я не виновен, это все клевета, это все ложь!.. Ложь!!!
– Твоему поступку есть свидетели, тварь, – заговорил Торквемада. – Твой нож едва только не проржавел от крови безвинно убиенных. Многие добрые христиане, в чьих словах мне не приходится сомневаться, без ошибки указали на тебя. Ты смеешь утверждать, что все они клевещут?
– Они просто всё не так поняли! – бешено завращал белками глаз убийца. – Вы все всё не так поняли! Я никого не убивал, это просто трагическая случайность! Я просто шел… шел по улице… с ножом!.. почему мне нельзя ходить с ножом по улице?! Многие носят ножи! А многие – даже мечи! У меня есть… у меня был нож! Я шел с ним! А эти люди… они ни с того ни с сего начали на него прыгать!.. прыгать на мой нож! Я им ничего не сделал! Я не знаю, зачем они это делали!.. не знаю! Они просто начали вдруг кричать и прыгать… прыгать прямо на мой нож! Я не хотел… не хотел, они сами! Сами! Я говорил им, чтобы они не убивали себя об мой нож… просил этого не делать!.. просил! Умолял прекратить это издевательство! Но они не слушали! Они все прыгали и прыгали на мой нож! А я пытался от них убежать, но они все равно бежали следом и продолжали прыгать на мой нож, тыкаться в него животами и шеями! Это они во всем и виноваты! Виноваты в грехе массового самоубийства! А я просто держал нож! Я ни в чем не виновен!
Впервые я увидел Торквемаду ошарашенным. Даже великий инквизитор не находит комментариев на такую бредовую отмазку. Похоже, от перенесенных пыток у мужика просто-напросто поехала крыша.
Хотя может статься, что он и до того был сумасшедшим. Иначе с чего бы ему устраивать массовую резню среди бела дня?
– Что скажешь, брат Фома? – внимательно посмотрел на Торквемаду брат Франц. – Есть мнение, что сей грешник скорбен разумом, а потому заслуживает некоторого снисхождения.